Страница 74 из 84
...Хлопок... удар... тяжелый захлест ледяным шипящим окатом по лицу и верхней части торса...
Я начал просыпаться, когда почувствовал легкое скольжение по ногам и последующий обволакивающий холод по раскрытому телу. Но через пару секунд меня не то что выдернули резким беспощадным рывком из зыбучих волн сладко-болезненного забвения, меня буквально окунули головой в ледяную реальность. Я лишь успел дернуться, интуитивно выбрасывая вперед руки, раскрывая от шокового удивления глаза и глотая открытым ртом большой глоток воздуха, будто бы на самом деле всплыл из-под воды.
"Подъем, спящая красавица! Двух секунд бодрящего душа, думаю, тебе будет более, чем предостаточно!" - Алекс? Твою мать!
Забытая цепь рванула за руками ошейник. У меня зазвенело в ушах в унисон натянувшимся над головой железными звеньями. Я не успел сфокусировать взгляд на движущейся на меня картинке в лице Рейнольдза... Глазную сетчатку накрыли лопающиеся искры острой боли, чуть не свернувшей мне шею, впившейся в позвонки режущим ребром ошейника. Каким-то чудом, может интуитивно или почти на слепую, хватаюсь ладонями за цепь, натянутую в кольце на потолке и подтягиваясь к ней головой, как за единственной щадящей опорой.
Ручейки ледяной воды продолжали стекать под волосы, на шею, футболка намокла моментально, до самой поясницы. Часть воды, сбежавшей по обивке лежака, уже впитывалась в трикотаж спортивок на ягодицах.
"Сел на край! Живо! И не заставляй меня ждать!" – он слишком резко расслабил цепь. Я не успел сообразить, что случилось и почему падаю снова вниз...
Бл**ь, Лекс! Ты что творишь?!..
Пульс зашкаливает до трехсот ударов в минуту. Я чувствую его сумасшедшие тамтамы везде – в легких, в участившемся дыхании, в выбивающей ненормальной дрожи во всем теле... Хуже того, я никак не могу сообразить, почему меня накрыло этой тряской – из-за холодной воды, которая все еще обволакивала мою кожу скользящей липкой пленкой, впитывающей в себя холод окружающего воздуха, или из-за реакции рефлекторной паники, срезавшей в один удар мощного взрыва часть вырванного из сна сознания?
Мне не хватает хотя бы секунды, чтобы понять до конца, что же, вашу мать, происходит! Почему и какого хрена я моментально подскакиваю, беспрекословно выполняя четкий приказ Алекса? Мне страшно? Или что это за нах такое?.. Или я отчаянно цепляюсь за что-то еще? (Ты же рядом... да? Ты же меня сейчас не оставишь?)
Рейнольдз отстегивает карабин длинной цепи, дав мне несколько секунд на передышку или чтоб успеть сообразить, где я, что происходит и что не так с моим лучшим другом? Почему он ТАК себя ведет? А, главное, почему я слушаюсь и напрягаюсь каждую пройденную секунду с каждым движением его тела, рук и пальцев, отдающихся в моем теле через звон цепей и щелчки замков в карабинах.
Я не могу заставить себя поднять глаза и посмотреть в его бесчувственное сосредоточенное лицо. Я и без того прекрасно знаю, что там увижу, и что это что-то мне не выдаст контрамарки желаемого облегчения. Просто тупо смотрю вперед в немом ожидании на черную рубашку Алекса, совершенно не различая фактуры ткани и самого фасона. Просто... черная рубашка и все!
Ручейки воды продолжают стекать по лицу из волос, затекая в рот по раскрытым губам, но я не решаюсь шевельнуть хотя бы языком. Холод с ощущением влаги обостряют "сухой" привкус, напоминая об одной из самых важных потребностях организма – я хочу пить!..
Плавное движение черной тени в сторону. Время снова сжимается до микросекунд последнего отсчета, обостряя каждое чувство восприятия с осознанием в разы – в десятки раз! Я вижу Алекса! Очень четко и ясно, самой живой и осязаемой здесь фигурой. И это был не просто шаг в сторону, а привязка моего взгляда к его телу – к его движениям... к его ментальному каналу – мощного и подавляющего биополя, настолько контрастного и материального, что не понять и не пропустить его через себя даже недобровольно ты просто не в состоянии.
Едва заметное движение правой руки – белой ладони под абсолютно черной манжетой рукава. Не знаю почему, но мои глаза тянутся за ней, будто чувствую или слышу четкий мысленный приказ Лекса за несколько мгновений до его визуального отображения в своей голове. Два сомкнутых пальца – указательный и средний... коротким направляющим жестом в пол... Два шага в сторону, освобождая точку указанного места.
Мышцы натягиваются, врезаются с тугой проволокой нервных струн в кости и кожу, пропуская импульсный ток условного рефлекса по мускулам до того, как мозг успеет обработать команду в режиме критического мышления. Я уже сползаю с края топчана на полусогнутых, не понимая, что делаю и зачем. Я просто это делаю – на сжатые колени... глазами в пол... слишком поспешно, не успев сгруппироваться. Острый прострел по самым уязвимым болевым точкам, выжигающей вспышкой в пятки и до самого паха. Только успеваю приоткрыть шире рот, чтобы втянуть воздух и успеть погасить конвульсивную отдачу в голосовых связках через стон...
Бл**ь!.. Она ливанула сразу в голову, накрывая прохладной ладонью глаза, ласковым, успокаивающим шепотом в вакуумной пустоте забитого слуха...
Господи... Нет!.. Что ты делаешь? Не сейчас! Умоляю! Только не сейчас!..
Резкий рывок за цепь вверх, поднимая не только руки, но и голову. Кажется, я уже больше ничего не слышу кроме бешеной аритмии собственного сердца, в сотрясающих толчках первобытной пляски по всему телу и оглушающее шипение в ушах с ее... нежным шепотом убаюкивающей колыбельной.
"Раньше всё было просто, да, Дэнни? Надебоширил, наворотил кучу дерьма, а там после тебя хоть потоп? Пусть разгребаются твои родители?" - он не торопится, хотя и не тянет время, словно знает, в какой момент что-то сделать: усилить акцент, тональность, подчеркнуть контрастность – чуть быстрее или, наоборот, притормозить, задержаться, натянуть на твоей шее стальную леску невидимой гарроты... Провести холодным лезвием заточенного под бритву медиатора по горячим струнам раскаленных нервов.
Повороты ключа в замках карабинов – отрезвляющим продолжением к его словам, звуковым и осязаемым сопровождением. И я продолжаю цепляться взглядом за его рубашку, на этот раз у груди, под воротничком... физически ощущая прессующее давление обмораживающих насквозь глаз не только на мокром лице... Он реально дробит мне череп или пытается просочиться тончайшими сверлами в "спаянные" швы черепной кости. И чем сильнее нажим с усилившимся визгом хирургической дрели, тем острее желание дернуться и закрыться руками... отбиться... заорать... Ты для этого облил меня водой? Чтобы сверла накалившись не задымили?
"Чувство безнаказанности слишком упоительно, да, Дэнни? Так привычно и комфортно не отвечать за свои поступки, списывая все на кого-то другого. Не надо особо заморачиваться и грузиться по этому поводу, а, главное, никакой ответственности за содеянное!.. Снимай футболку! Живо!.."
Даже после команды Алекса до меня не сразу дошло, что теперь можно свободно двигать руками и головой – он снял оба отрезка цепей. Тело слишком долго пробыло до этого в одном положении, как и затекшие руки, которым было теперь проще удерживать равновесие на весу , чем проделать полноценное движение вниз. Дрожь с выбивающей слабостью хлынули по локтевым суставам до самых предплечий, сковывающей ломотой неожиданной крепатуры. Меня обдало жаром по спине и затылку, как до этого окатом ледяной воды.
"Дэн, не заставляй меня повторять дважды! Ты прекрасно знаешь правила!.." – сознание с боковым зрением панически цепляются за скользящую тень в черной рубашке и черных брюках, как за единственную опору двух несовместимых для здравого рассудка источника – смертельной опасности и страховочного (если не спасительного) троса. Я слишком хорошо знаю Алекса, и то что он никогда не перейдет (в отличие от меня) допустимые грани, даже если выбранные им методы буквально разорвут мое тело на ошметки. Но я понятия не имел, какие пределы допустимых возможностей были у меня... Насколько я сам был готов погрузиться во все это... до какой предельной глубины? Где должны были разорваться мои собственные страховочные тросы – ТВОИ тросы твоей нескончаемой боли?
У меня нет времени, нет разрешения, нужной концентрации сфокусированного сознания и послушного для этого тела. Я не могу или не успеваю проследить до конца за Алексом, куда и зачем он отходит. Только получить несколько кусочков общей мозаики из определенных пазлов визуальной и звуковой картинки, чтобы собрать ее во едино и запустить программу информационного анализа. Но и он все равно не даст четких ответов на вопросы, которые я и не пытался задавать – ни в слух, ни мысленно.
Рейнольдз спиной ко мне?.. Загораживает часть стоявшего в углу у входа круглого столика? Я бы мог догадаться еще вчера, что этот стол не для моих повседневных трапез.
Стук цепей о столешницу и не больше десяти секунд заминки, чтобы взять аккуратно разложенные на ее поверхности атрибуты предстоящего акта действия. Неспешные движения и почти расслабленная поза скучающего костоправа с внушительным стажем за плечами. Я как раз пытаюсь за это время подцепить подрезанными сомлевшей дрожью пальцами края подола футболки. Поворот Алекса лицом ко мне совпал с моментом, когда я натягивал мокрую ткань трикотажа себе на голову, стараясь как можно скорее стащить ее вверх. В этом и вся банальная хрень. В таком состоянии сделать что-то быстро и без убогих ляпов просто нереально. Где-то посередине я-таки застрял. И если бы не рывок кулака Лекса, сорвавший с моей головы этот мокрый мешок, пришлось бы провозиться самому точно не меньше минуты.
"Мало каши ел, Дэнни? Или не с тем молоком?" – он не ждёт, когда я всё доделаю сам. Без особой заботы и внимания к моему болевому пороку вторым рывком стягивает эту тряпку по моим рукам и брезгливым жестом отшвыривает за мою спину. Бл**ь, ей богу, не ожидал, что вздрогну, как от выстрела над ухом, от её противного шлепка при ударе о топчан. Или это всё из-за Рейнольдза, его наэлектризованного присутствия, движений перед моим затуманенным взглядом, подобно ожившему высоковольтному кабелю с оголёнными проводами. Изоляционной защиты больше нет, Дэнни, сорвана вместе с кожей. Просто протяни руки и ухватись, да покрепче. Ты же сам этого хотел!
«Подними руки перед собой!» - вода тоже очень хороший проводник для электричества. Если бы только знать, как по быстрому прокрутить эту плёнку... смазать каждое ощущение и каждый разряд тока по вскрытым ранам.
Я делаю всё, почти без запинки, хотя и кажется, что туплю. И мне не нравится, как я при этом возможно выгляжу со стороны. Но разве сейчас этого кого-то еб*т? Мне бы как-то продержаться предстоящую вечность, успев зацепиться сознанием за излом во времени и двух точек сплетающейся боли и боли...
Стальной стержень-трубка длиной в десять дюймов и диаметром в один с двумя кольцами-замками на обоих концах и третьим по центру – современная колодка-распорка? Алекс закрепляет её на моих наручниках натренированными и весьма завораживающими движениями.
«Лицом в пол! Руки вперёд на всю длину! И учти, Дэн. Если вдруг обмочишься или проблюёшь, будешь убирать всё сам, без перчаток!» - твою мать, Лекс! Надеюсь, тебе хватило ума отключить запись на видеокамерах? И спасибо, что напомнил о том, что я ещё не ходил в уборную.
Не знаю, легче ли мне сложенным втрое в этой унизительной позе покорности, вжимаясь воспалённым лбом о ледяной камень пола, но по крайней мере меня освободили от возможности смотреть на лучшего друга и не видеть его лица... Колодка между запястьями не позволит мне теперь сделать ни одного лишнего или неправильного движения, удерживая только в одном «удобном» положении. И я всё ещё плаваю где-то посередине, не понимая, как определить где дно, а где спасительная поверхность... и хочу ли я всплывать? Хочу ли окончательно осознать, впустить все эти лезвия хромированной стали отрезвляющей действительности в полуспящий мозг.
(Ты же ещё рядом?.. Я же чувствую тебя... Это ты? Ты ещё во мне? Ты же не бросишь меня сейчас?!..)
Это всё не то! Не та боль! Я не знаю, что надо такого сделать, чтобы перекрыть твою!.. Перекрыть тебя!
Чёрный лакированный туфель чистой бежевой подошвой, приподнятым от каблука мыском правой ступни накрывает сверху мою левую руку под браслетом, у самого стыка между наручем и запястьем, задев натёртую за ночь ссадину. Усилившийся нажимом в кожу и практически до кости.
Меньше всего я ожидал такого разворота сценария. И действительно, уже больно, особенно по коже, по задетым и прилипшим к подошве волоскам. Любое вдавливающее движение в сторону может их вырвать и даже содрать вместе с эпидермисом наждачным трением до крови. Но пока только больно от сквозной отдачи в кость и от ясного осознания, что сломать мне руку в таком положении, под таким углом и прессом чужого двухсотфунтового тела – дело пары секунд.
Если бы не адреналин, не сопротивляющееся до упора срывающееся сознание, не подбирающийся к горлу и сердцу липкими щупальцами примораживающий страх – я бы реально, не смог продержаться и пяти минут, чтобы не заорать или не вытворить какой-нибудь ответной дурости... Иногда меня пробирало неуместным желанием захихикать...
И это всё?.. Это все, что ты способен мне дать взамен ее боли?
"В некоторых странах до сих пор используют наказание за воровство или изнасилование в виде определенных показательных мер. Публично отрубают руку или лишают самого орудия насилия и далеко не под местной анестезией. Весь смысл данного "назидания" в том и заключается – ты обязан его пережить, прочувствовать всю глубину своего проступка... и желательно с тем, что не сопоставимо с потерей! Сила наказания должна превышать меру содеянного, чтобы страх перед новым и куда более жестким наказанием перебил все извращенные желания с порывами вновь переступить черту дозволенного! И в этом вся разница, Дэнни! Тебя никогда по настоящему не наказывали за все твои преступления! И это действительно преступления, а не ошибки или случайные проступки нашкодившего подростка. Ты все их совершал в здравом рассудке, планируя и рассчитывая наперед! А ты и без меня прекрасно знаешь, что за преднамеренное преступление следует наивысшая мера наказания!.. Вытяни правую ладонь и раздвинь пальцы! Ты вроде у нас правша, Дэнни, я не забыл?"
Не знаю, что сильнее резануло по позвоночнику вдоль нервных сплетений лезвием раскаленного паяльника – вступительная речь Алекса или его последний четкий приказ? Но дыхание неосознанно перехватило... затянуло изнутри глотку колючей проволокой с желанием выкашлять ее из легких и трахеи вместе с болью. Я даже по началу запутался, разжимая одновременно пальцы на обеих руках.
"Ты забыл, где у тебя лево, где право? Самостоятельно уже никак? Или только когда надо взять ножницы или подержаться за член?"
Тихий шипящий свист звуковой вибрацией по воздуху совсем рядом над головой, у самого уха. Источник его движения подобен трехмерному пятиканальному выстрелу, срезавшему расстояние между слухом и болевыми точками за неуловимые доли секунды. Он вошел в мою кожу, в сами костяшки пальцев вспарывающим скальпелем до самых сухожилий, буквально сразу, без промедления на до и после. Колючая проволока в глотке рванула голосовые связки вместе с гортанью чуть ли не с мясом и кровью. Я не смог вскрикнуть, скорей захлебнулся. Боль продолжала резать и рубить кость уже не только по кисти, она выкручивала винтовой спиралью по всей длине руки, до самого плеча... fuck!.. расплавленным до красна наконечником прямо в затылок.
"Разожми пальцы и вытяни ладонь, Дэниэл (еб**ь тебя в рот!) Мэндэлл-младший!"
Бл**ь! Она рванула острой отдачей не только по мозгам. Вогнала двойным сверлом ледяного голоса Рейнольдза, ртутной иглой прямо в мочевой канал, стягивая болевые узлы в тазовой части и до самых пальцев на ногах.
Конечно, я дернулся, сжался, как и попытался выдернуть руку из-под ноги Алекса и даже из петли железного браслета. Тройная идиотская ошибка, усилившая изначальную боль от удара розги или трости раз в десять, не меньше.
Может я и смог бы его скинуть, послать на хер и как можно поглубже – очнуться, прийти в себя... позволить внутреннему зверю вцепиться в ногу, в руку или сразу в глотку своему реальному противнику... Но я продолжал тупо лежать в прежнем положении, делая не совсем успешные попытки разжать пальцы и вытянуть вперед эту гребаную правую ладонь... под шипящими накатами вскипевшей в висках крови... под твой крик на той стороне предела, до которого не доберется даже Алекс. Хоть чем... хоть плетью-кошкой, хоть хирургической дрелью!
Не кричи!.. Это не твоя боль! И она не сравнима с твоей... Я выдержу... Она не подберется к тебе... слишком слабая и жалкая...
Рельефный шершавый холод каменного пола сладкой щадящей анестезией впрыскивает в кожу свой кратковременный ледокаин, переплетаясь своими остужающими кристаллами с болезненными судорогами в костях и суставах. Разве что не ослабляя дрожь и не надолго. Сколько пройдет секунд, когда этот камень впитает в себя мой жар и часть пролитой на его поверхность боли?
"Надеюсь, в следующий раз, перед тем, как взять в руки ножницы и чьи-то волосы, ты все-таки остановишься и подумаешь – стоит оно того... или не стоит?.. как и этого тоже!" – новый удар прошелся вспарывающим лезвием по фалангам указательного пальца с коротким перерывом перед средним... Пока боль не вырвалась за свои пределы огневой очередью по всем нервным узлам во всем теле, с мощным выбросом стальной шрапнели в голову, по глазам, в тонущее сознание, запечатывая глотку сухим кляпом до самого пищевода.
"Я с большим удовольствием переломал бы тебе каждый палец по всем фалангам и по отдельности до самого запястья... но, увы, ждать пару месяцев, когда они снова срастутся – утомительно долго. Да и левой рукой ты определенно не привык дрочить... Ты что-то сказал? Или что-то хотел сказать?.."
Нет... мой хрип прорвался сквозь внутренний кляп... или это было рычание... а может жалкая попытка подавить стон...
Он не прекращал свой счет по моим фалангам, останавливаясь только для того, чтобы "разжать" мои скрюченные пальцы после нового разряда боли, пропущенной по их сверхчувствительным тканям. И я все еще не мог понять, что это было – розга из ротанга, гибкая трость или жесткий наконечник стека. Каждый удар, как сигнал к погружению под воду на полном выдохе, без капли кислорода в легких. Я лишь успевал захлебнуться ее сухой нефтяной пленкой, сильнее вжимаясь и сцарапывая лоб о мокрый булыжник пола. Разбухшая и пылающая резь в коже, под кожей, в самих костях казалась увеличивала осязание инородного "проникновения" в десятки раз, рисуя в воображении что угодно, но только не реальную картину. Это никак не могло быть тонким упругим прутиком. Это как минимум двусторонний меч весом в сто фунтов, и он уже давным-давно перерубил мне все пальцы по всем связкам, изрубив в кровавый фарш всю кисть руки.
"Переверни ладонь вверх!.." - твою ж... бл**ь! Алекс!!! Ты еще не наигрался? - "Дэн, ты снова заставляешь меня нервничать!" – да неужели? А по голосу не скажешь. И я все готов отдать ради того, чтобы не смотреть на тебя сейчас! Не видеть твоего невозмутимого лица, не читать в глубине твоих расширенных зрачков испытываемое довольство от каждого проделанного твоей рукой удара. Одно дело знать, что твой лучший друг – садист и почти психопат, и совсем другое – видеть и пропускать это через собственную кожу и кости...
Сильный нажим подошвы на руку уже поверх полосы браслета, вдавливая в пол до ощутимого хруста, до рубящих лопастей тройного отката боли скручивающей судорогой во всем теле. Fuck!!! Меня резануло даже по подобравшимся яичкам.
Я не знаю, что меня заставило развернуть ладонь или где взять для этого сил, но я это сделал, прекрасно осознавая, что никакого поощрительного бонуса мне за это не перепадет.
Говорят, счастье в неведенье? Если бы!
Ты только держись. Это на самом деле не так уж и больно. Все в твоей голове, как и страх перед неизведанным... необратимым. То, что может ужасать в самом начале к концу сотрется в невесомую несущественную пыль. Если не считать вопросы и время... Как долго и сколько я сам смогу продержаться?.. И почему оно всегда тянется дольше других действий, почему замедляется и сливается с твоей болью в единый отсчет до следующей вспышки и взрыва...
"Ты считал сколько раз клацал ножницами? Сколько потребовалось минут, чтобы выстричь у Реджи волосы, или тебе надоело играться в парикмахера уже где-то по середине? Может, и мне не надо считать? Отмеряем все приблизительно? Пять минут, десять? Двадцать?"
Она обожгла по совсем еще чистой и нетронутой коже, прямо по внутреннему сгибу ладони, взорвав линию "жизни" или "судьбы" росчерком разгорающегося ожога. Я даже не понял, сжал ли пальцы в кулак или сильней зажмурился, в который раз сглатывая рвущийся из горла звериный рык или немощный скулящий стон. Считать сколько раз она ослепляла меня изнутри, выжигая кровавым сполохом по сетчатке и глазному нерву до самого мозга? Сколько скручивала и перекручивала внутренние мышцы и даже органы до судорожных конвульсий с желанием перекатиться на бок и сложиться в еще меньший комок – в пять, в десять раз?.. Или, наоборот, выгнуться всеми суставами и костями наизнанку...
Один удар – одна вечная минута взрыва, растягивающая свою болевую сеть изнутри и поверх накатывающими волнами, выпиливающими дисками рубящей болгарки на двое, на трое, вдоль, поперек, наискосок, по диагонали, вглубь и наружу! Каждый палец по отдельности, по три фаланги и ни одного попадания в предыдущую точку, пересчитав все линии сгибов и нежную "мякоть" подушечек изощренной росписью красного граффити...
Я реально не знаю, сколько это длилось, сколько продержался ударов... сколько ждал, когда же оно закончится и закончится ли вообще... Сколько смогу выдержать сам и не сорваться первым... Или сколько нужно времени и боли, чтобы в конечном счете добраться до самого предела, когда она достигнет своего апогея, окончательно утопит твое сознание в этой черной луже крови? Наверное этого я как раз и ждал... момента, когда доберусь до другой стороны... Доберусь до тебя!
"Знаешь, в чем твоя проблема, Дэнни? В практике любого физического наказания лежит не сколько желание донести до осужденного всю масштабность его преступления через силу и меру выбранного способа воздействия. Главное, суметь дать ему понять, прочувствовать всю глубину вину содеянного им проступка..."
Не думаю, что Лекс заметил, как меня конвульсивно передернуло на его последних словах с усилившейся дрожью в пережатых мускулах и по всему телу. Мне все еще казалось, что он продолжает бить по моей ладони и вжимать ногой руку с наручем в пол... Но это был психосоматический фантомный отпечаток, который теперь будет преследовать меня остаток дня и ночи, в любом положении и месте...
Я бы мог догадаться, что он отошел и не по голосу, зазвучавшему со стороны столика. Давление "ноги" и сила "ударов" стали слишком легкими, и меня уже не так выкручивало болью изнутри.
"Какой смысл наказывать, если ты не чувствуешь за это никакой вины? Наказание без самого ценного и тяжелого ярма на шее в виде разбуженной совести действует на сознание виновного всего в пол силы, если не меньше. Вопрос в другом. Как ее в тебе разбудить?"
Наверное, я тогда сжался до невозможного предела. Если бы резко расслабился, то запросто потерял бы сознание. Я уже не могу дышать. Она глушила меня под самую завязку, попросту топила, не давала возможности глотнуть воздуха или выдавить из легких хоть один немощный звук... Бл**ь... я не мог даже зарыдать, хоть и зажмурил глаза до такой дури, что мог реально раздавить глазные яблоки собственными веками.
Чувство вины? Fuck!..
Да с чего ты взял, что у меня ее не было? По-твоему, какого хрена я вообще здесь делаю, корчась у твоих ног, как та описавшаяся от страха пятилетняя девочка? Ты резал меня физической болью, а она тройной, еще более глубокой и реальной, не чета твоей! Ты даже вообразить не можешь ее возможного потенциала! И ты понятия не имеешь, что такое умолять ее остановиться или наоборот, просить добить тебя, как можно быстрее!
"Что же ты так весь скукожился? Я ведь еще не начинал основного наказания... как и разогрева... Ты же знаешь, что без флаггеляции приступать к настоящей порке – крайне антигуманно! А я не из тех, кто пренебрегает прописными правилами, в отличие от некоторых."
В этот раз я ничего не услышал. Только успел разобрать или кое-как осознать, что ощущаю движение голоса Алекса за своей спиной, постепенно сместившийся из динамичной точки комнаты в одну статичную. Как и в первый раз с рукой, меня накрыл захлест вспарывающих железных прутьев, но теперь по голой спине, пылающей каждым миллиметром и порой под липкой влагой воды и пота. Конечно, я дернулся, не успев вовремя тормознуть врожденный инстинкт самосохранения, на какой-то миг взявшего бразды правления над моим полуспящим разумом, защемленного тисками первой вспышки боли. Дернулся, может даже взвыл, инстинктивно выворачиваясь-выгибаясь за движением режущих по коже "ножей", как та безвольная кукла за натяжением нитей в пальцах кукловода. Я не успел подняться, зато царапнул резким рывком на себя наручниками и колодкой по булыжникам качнувшегося пола. Комната опять дрогнула, перевернувшись вместе со мной тошнотворным сальто и приближением серого камня к глазам. Я понял, что это рука Алекса сдавила мою шею над ошейником под затылком, ткнув лицом-лбом обратно в пол.
Бля... Меня чуть реально не вывернуло!
"Еб**ь тебя в жопу, Дэн!.. Я разрешал тебе вставать? Или тебе нравится, когда тебя прижимают к полу ногами? Поверь, мне не трудно! И я сделаю это с превеликим удовольствием! Только, боюсь, разворот и сила удара поменяется. Предпочитаешь на шею или на лицо? Или каким-то чудом справишься сам?!" – это и оказалась та самая точка отсчета, ударившая в висок долотом ласкового голоса Александра Рейнольдза, перед тем как погрузить пятимиллиметровое сверло в затылочную кость. Первый виток... второй... Она вошла идеально, в этот раз врезаясь точно по размеченной линии...
Хватит еб**ь мне мозг! Просто сделай это! Срежь эту чертову черепушку, или пробей насквозь! Проткни эту гребаную опухоль, выпусти из нее гной с застоявшейся кровью, или выковыряй ложкой ту часть, что отвечает за воспоминания и эмоции... Вырежи ее из меня! Ампутируй! Или просто... отключи на хер! Навсегда!..
Я сумел удержаться во второй раз, хотя новый взрыв на лопающейся коже от первых ноющих "царапин" девятихвостой кожаной кошки, казалось, перекрыл первую волну более сильным ударом. Теперь я ощутил его и под эпидермисом. Третий вспорол его до самых мышц, ошпарив скользящим кипятком правую лопатку и пересчитав ребра грудной клетки. А потом... я потерял счет или вернее, не мог разобрать, где был момент вспарывающего удара, а где сам взрыв отката очередной порции разъедающей кислоты до самого костного мозга.
Со спиной оказалось намного легче, хотя и ни хрена не менее болезненней. Теперь она крыла меня буквально по всему телу, врезаясь вглубь – насквозь и обратно, то сжимаясь в тугой атом черной дыры, то разрываясь вспарывающими осколками огневой очереди, поливая меня этим напалмом буквально дотла.
Тот самый момент, когда картинка происходящего сливается за пределами реальности в обеих точках сопротивления. Четкие механические удары девятихвостой плети в широкой ладони, затянутой в мягкую кожу удобной черной перчатки. Это не тот экспонат из общей коллекции Рейнольдза, который я рассматривал вчера с благоговейным трепетом, хотя ощущения, что моя спина и плечи покрыты кровоточащими рубцами были что ни на есть самыми реальными. Обычная современная плетка, но самого отменного качества исполнения с жестким цилиндрическим плетением по всей длине всех девяти хвостов и с наконечниками из кожаных "когтей", оставляющих на теле тот самый отпечаток вспарывающей "царапины-разрыва" до самой кости. А если брать во внимание бьющую руку определенного Мастера, то и ею тоже можно спокойно засечь до смерти (правда не столь быстро, как историческим оригиналом)...
Если до этого она жалила меня через одну гиперуязвимую точку тела, словно намеревалась изгрызть мне руку укус за укусом до самого запястья, то в этот раз она практически стала частью меня – одним целым.
Совсем близко или все еще далеко! Увы, сознание в эти моменты балансирует между и между, изредка цепляясь за реальность, как за единственный спасительный выступ... или за твои прохладные руки. Можешь вцепиться в меня ногтями со всей дури и разодрать кожу до мяса... только не отпускай... Я должен сейчас тебя чувствовать, иначе она окончательно меня сожрет – все мое сознание и чувства. И тогда либо я свихнусь, либо отключусь...
У неё нет четкого последовательного алгоритма, она постоянно меняет направление, силу и частоту ударов, иногда затухая, словно вот-вот сойдет на нет, и тут же взрываясь огневым фонтаном новой выбивающей вспышки. Ты внутри нее – телом, разумом, всем, как в коконе, не пропускающим внутрь ни одной охлаждающей капли спасительного дождя или чистого свежего воздуха... Ее вибрация – нестабильное высоковольтное жжение трансформатора переменного тока. Она то сжимается в тебе, в твоей коже, мускулах, в костях, подобно извивающейся очень тугой и острой пружине, то резко разрывается наружу, пытаясь выдрать из тебя большую часть воспаленных тканей вместе с пережатым в горле немощным криком. Единственное преимущество – я еще могу сжиматься в очень устойчивой позе и как-то удерживаться на поверхности, пытаясь привыкнуть – войти в ее забивающий ритм пылающей снаружи и изнутри огненной пульсации.
("Отпусти... Разожми пальцы... Ты не упадешь... обещаю!..") – Бл**ь, НЕТ!..
Иногда я её терял... кажется, что терял, хотя и был все еще в ней, продолжал плавать в ее раскаленном вакууме, считывая ее волновую амплитуду внешними слоями отключающегося сознания. Но тогда я терял и тебя! Ты начинала ускользать, растворяться в этих шипящих приливах, разжимая свои ласковые пальчики на моих... А значит, я терял возможность дышать... Я начинал задыхаться...
Нет... Fuck!.. НЕТ!!! Не смей! Не сейчас!.. Не бросай меня! Только не так и не сейчас!!!
"Я смотрю, ты уже вошел во вкус. Еще немного и словишь кайф, да, Дэнни? Прости, дорогой, но только не сегодня и не в этой комнате!.." – резкий рывок за мокрые волосы на затылке. Меня вырывает невозможной болью, сильными пальцами или кулаком Алекса, едва не сорвавшего всей пятерней с моего черепа скальп одним резким захватом. Он буквально вытащил меня за волосы из этой почти застывшей смоляной жижи, отделяя от ее вязких, липких слоев, словно распарывая их сросшуюся с моими тканями инородную материю.
Я не знаю, откуда у меня хватило сил подняться вслед за его рукой... вырваться, и не только телом, за его направлением и почти не застонать в момент очередного воскрешения.
Я снова внутри этого неустойчивого под моими ногами каменного мешка, и Алекс помогает мне идти, подталкивая, удерживая за волосы и предплечье, как я когда-то тягал по своей комнате Реджину Спаркс. Но оказаться теперь по другую сторону и в таком состоянии... наблюдая, как на твоих глазах расширяется контрастной фактурой темная стена из мертвого камня и очень гладкая вертикальная балка деревянного столба, готовая в любую секунду размазать твое лицо своей скользкой вощенной поверхностью. И за все это время у меня ни разу не возникло ни одной мысли или скудного желания остановить это безумие! Хотя бы выбросить вперед руки и попытаться тормознуть... успеть опереться о стену до того, как меня впечатают в нее со всего удара.
Нет, я до сих пор горел в ней, и пускай теперь все видел, почти осознавая, записывая фрагменты последних событий в блок памяти, разве что не пытался понять и осмыслить разорванным на мятые клочья сознанием...
"Думаешь, это твой предел?.. Что дальше уже не куда? И для тебя теперь нет ничего невозможного? Нет, Дэнни, ошибаешься. Это был еще не полет... Сейчас начнется настоящий полет, вернее, твое последние падение!" – он так и не размазал меня по ее гладкому ребру, но лицом ткнул, прорычав последнее обещание ласковой анестезией в мое пылающее ухо. - "Я же вижу, тебе ТАК этого хочется... прочувствовать все по настоящему! Насколько она реальна и каковы ее возможности..."
Нещадный рывок, на этот раз за руки, за перекладину колодки. Вспышка боли резанула ожидаемой отдачей правую кисть по всем опухшим узлам, расписавшим до неузнаваемости мою ладонь и пальцы вздутыми рельефами алеющих "царапин". Я лишь захлебнулся при попытке глотнуть воздуха и не вскрикнуть, не еб**уться раньше времени от ее свежего разрыва по оголенным проводам перетянутых мышц и нервов – выжигающим током по глазам, выедающей солью стекающего пота с влагой слизистой. Нет, я не плачу, это рефлекторные или психологические слезы, потому что я не хочу, не чувствую, что плачу.
Вибрация щелчка, скольжения металла о дерево, вплоть до натяжения наручей на саднящихся запястьях – все пропускается до самого последнего звона всеми воспаленными тканями перенапряженного тела, отражаясь ответной дрожью (если не тряской) в каждом перетянутом суставе и мускуле.
Кое-как удерживаю равновесие на подгибающихся ногах, когда теряю поддержку рук Алекса. Повиснуть на колодке, пристегнутой к верхнему кольцу столба – равносильно вывернуть себе запястья и содрать с них кожу... Я не выдержу в таком положении и минуты, если только не потеряю сознание. Инстинкт подтянуться и встать на ноги будет снова и снова вынуждать меня использовать их как самую щадящую опору, даже если я не смогу вообще на них стоять... Наверное, я слишком увлекся своим комфортом, в поисках самой удобной точки. Но я еще стою сам, вашу мать, и далеко не в обнимку с этим гребаным столбом!
Ты прав, Алекс! Это ещё не предел, и ты дал мне очень большую передышку, позволив всплыть на поверхность и ощутить разницу между реальностью и внутренним хаосом. И, знаешь, здесь намного все предсказуемей и определенней, поскольку все находится на своих местах, в жестких пределах и условиях, которые не сможешь переступить не ты и не я! И ты не где-то на самом краю... Ты никак не доберешься до нее, ВСЕ ЕЩЕ!
Её жалкое подобие лишь жгло мою кожу внешним защитным коконом сухих резиновых жгутов без талька, растирая и царапая эпидермис при любом незначительном движении. Но она ничто по сравнению с тем, что было во мне... что было мной... было тобой...
"Просто попроси... ты же хочешь этого, как никто другой!.. Попроси меня, и я дам ее тебе столько, сколько сможешь ее в себе удержать и унести... пока не захлебнешься в ней от неумной жадности..." – я больше не различаю расстояния между голосом Рейнольдза и своим затылком. Я не могу даже разобрать, где именно он звучит – в моей голове или за ее пределами. И голос ли это Алекса вообще?..
Зато я ясно почувствовал, как содрогнулось время с пространством вокруг и внутри моего купола, рассекая змеевидную трещину в воздухе скользящим черным клинком длинной спицы... Ее извивающий поцелуй срезал часть моей кожи от правого плеча и до самой поясницы, прочертив свой живой отпечаток по лопатке раскаленным клеймом чешуйчатого тавро. Казалось, я прочувствовал каждый узелок ее тугого переплетения, резанувшей по свежим ранам предыдущей экзекуции, и не только на коже и спине...
Пальцы беспомощно заскользили по гладкому дереву столба в поисках спасительной опоры. Меня качнуло вперед или толкнуло, будто это был не удар кнута, а как минимум двадцать футов стали раскалённой до красна цепи, и она реально... чуть не перерубила мне ребра.
"Я знаю, она очень нежная и ласковая. И после каждого ее прикосновения, ты будешь умолять ее вернуться... снова и снова. И с ней никто не сравнится... с ее способностями так любить и так... убивать!.."
Второй удар или захлест симметричным повторением по левому плечу, но более жалящим и рассекающим разрезром. На этот раз я ослеп не от пота, а от взрыва-отдачи в висках и в голове, хлынувшей разрывной шрапнелью по скрученным мышечным волокнам до самых пяток. Она подбила меня неожиданной подсечкой по коленкам, едва не потянув весом качнувшегося тела вниз в пол.
Не знаю, почему не взвыл во всю глотку. Может просто уже не мог, не было чем?
И опять никакой четкой последовательности, под которую не подстроишься, к которой не подготовишься и которую не вычислишь, не определишь на глаз степень запредельной боли – куда она в следующий раз тебя рубанет и сколько вырвет из тебя внутренностей с перерубленными костями. Опять время перешло в слившийся хаотичный отсчет надрывного стука сердца с разрывающей его надвое пульсацией режущего кнута. И, да, я цеплялся за них сознанием, жадно, из последних сил, словно в них было сокрыто мое долгожданное исцеление, словно голос Лекса мог меня удержать и подвести в нужный момент к нужной грани. Не так часто, как с "флоггером"-кошкой, но дотошно вымерено с идеальной точностью до самой последней точки выписываемого "разреза".
Сделай это! Подведи к ней! Покажи мне ее! Разорви во мне ее эпицентр!
"Тебе мало? Тебе все еще мало?.. Не достаточно?.. Дэнни, не стесняйся, проси. Или кричи. Тебя никто не услышит, обещаю! Просто попроси... Скажи... Произнеси это вслух и все закончится... Не упрямься!.." – бл**ь, о чем он говорит? Он вообще соображает или хотя бы слышит, что именно говорит?.. Наверное устал... Еще бы! Столько минут махать плетью и кнутом весом в два фунта!..
А может уже и не минут? Перерывы между ударами ощутимо увеличились. В какой-то момент Алекс просто остановился. И тут не надо быть пифией, чтобы догадаться для чего... Передохнуть, размять рабочую затекшую руку... пройтись по второй части комнаты, собираясь с новыми силами или остановиться у столика, где по любому должна стоять бутылка или стакан с водой. Сделать несколько глотков, вытереть вспотевшее лицо, шею... возможно расстегнуть манжеты и закатать рукава до предплечий.
Один раз он все-таки не рассчитает удара и рассечет мне кожу до крови, выругавшись сквозь зубы с желанием расписать мне спину настоящей кровавой абстракцией. Но я едва ли это пойму или почувствую. Мне и без того казалось, что моя спина давно изрезана вдоль и попрёк на кожаные и мышечные лоскуты. Но мне было мало и этого... ничтожно мало. Даже когда сила проникновения удара резала буквально насквозь по костям и внутренностям. Когда Алекс перестал говорить совсем, я понял, что это наступил предел для обоих. Та самая грань, которую редко кому удается переступить одновременно обоим... Терять один из важнейших ориентиров, поскольку второй, в конечном счете, сливается с твоим телом обжигающей болью в один цельный оголенный нерв или раскрытую рану. Нет, ее вспышки еще режут по моим глазам, впиваются глубокими рубцами до костного мозга. Она еще полосует мое горло беззвучным хрипом, выдирая куски легких и трахеи с голосовыми связками в удушающих всхлипах... Но я с трудом понимаю, что это... реально...
Тонкая красная линия... прозрачной леской, пунктирным спаивающим швом... (удар!)... багряной вспышкой через прохладную кожу твоих рук... Сделай это... прошу... Разрежь или разорви... Уйди или останься!.. Это же не ты... это она! Не ты вливаешься в мои раны, не ты пьешь мою боль и заполняешь новой... не твой нежный шепот обволакивает разъедающей кислотой мою кожу и кости!.. Не твой жар выжигает мои вены кипящей плазмой... не твой жидкий азот режет по позвоночным дискам и сухожилиям, отбирая единственную опору... лишая единственной возможности сделать это самому... Выдержать и устоять... (удар!)...
Пожалуйста... Ты же можешь... Господи, нет!.. Не останавливайся!.. Не сейчас!!!
Да, она только что коснулась сердечной мышцы... ее прохладные пальчики медленно заскользили по ее тугим сильным волокнам, вбирая бешеную аритмию порами собственной кожи... (удар!)... Ласковый нажим непрекращающегося сжатия всей ладони... неспешно... глубже... до первых трещин... до первых капель крови... до первой боли в ее расширившихся зрачках... До первой остановки сердечного ритма и замеревшего дыхания на ее раскрытых губках... с резким оттоком крови от ее лица, с первой конвульсивной дрожью в стянувшихся мышцах... (удар!..)
Бл**ь!.. НЕТ!!!
Это не я должен держать твое сердце, а ты мое!.. Боже... Эллис... Дыши! Ты меня слышишь?!. ДЫШИ!!!
Нет!.. Умоляю, не уходи!.. не выходи из меня... Я не могу дышать, если ты не дышишь! Я же сейчас сдохну!..
Посмотри на меня!.. Девочка моя... моя ненаглядная, любимая ласточка... обними!
Fuck!.. Я не хочу... не хочу убивать тебя своими руками!.. Господи... что же это?.. Как?!.. Почему?!
Нет! ЭЛЛИС!.. НЕТ!!!
-...ДЭН!!! Твою мать!.. Все хорошо! Все уже закончилось!..
- Нет!.. Боже! Я не могу! Не надо! Не трогай ее!.. Не прикасайся к ней!.. Я не хочу!!!
- Дэн, посмотри на меня!.. Ты не в себе! Это я, Алекс! Ты меня слышишь?.. Видишь?..
Не отбирай ее у меня, пожалуйста! Это больно! Я же сдохну... господи!.. Почему так, еб**ь вашу мать, больно?..
Она до сих пор не дышит?.. Я чувствую ее конвульсии!.. Бл**ь! Она рвется, дрожит, шепчет, умоляет, задыхается...цепляется своими леденеющими пальчиками...
Отпусти меня! Я должен взять ее на руки! Твою мать, она же сейчас задохнется!
...Я сам не понимаю, что это... Как?.. Что происходит и почему?..
Когда прекратились удары, и почему я продолжаю ощущать их фантомных собратьев, атакующих мою лопающуюся кожу ритмичными захлестами, дробящих и ломающих кости ручным сверлом? Когда Алекс остановился, и я перестал осознавать, что практически выпал из окружающей реальности, и физическая боль слилась с ней в одно целое, поменяв полярность и чувства осязания?.. Когда я впустил ее, позволив ей окончательно заполнить меня до самых краев, до самой последней пульсирующей воспаленной клетки, утопить в себе, в своем дыхании, в своей... в нашей единой слитой боли?..
Это оказалось сильнее меня... попытка разделить и отделить... остановить собственное сердце?..
Я не смог!.. Я не смог этого сделать! Я не смог ее убить... Бл**ь! Не заставляй меня больше это делать! Никогда больше! Только не это и не ТАК!!!
Наверное, я уже не стоял на ногах, повис прямо на столбе... или пытался подтянуться, чувствуя во рту привкус железа (возможно ударился губами о балку и разбил десну). Ее вкус на время перебил сильный запах парафина и древесной морилки.
Алекс делал все быстро, методично, без секунды задержки, как тот заправский спасатель или медбрат. Отцепил от кольца в стене колодку, оттащил в обратный конец комнаты до лежака, пока меня выворачивало на ходу в конвульсивном припадке с попыткой закричать... А может я и кричал... Кажется, что кричал или звал... умолял... то отбиваясь из оставшихся сил и почти не чувствуя физической боли в трясущемся теле, то задыхаясь от непонятных приступов асфиксии...
Я так хотел, так старался до нее дотянуться! Fuck!.. Я же чувствовал ее... до сих пор чувствую! Неужели непонятно?! Если я ее потеряю, то сам сдохну! Это неправильно! Сдохнуть должен только я!..
- Пожалуйста... не отбирай ее у меня!.. Я не могу!
- Всё, Дэн! Уже всё закончилось! Ничего нет... Ты здесь со мной...
Нет! Только не сейчас! Я не хочу видеть его лица!
Руки упираются в тугую обивку топчана, почти подгибаясь от выбивающей слабости и тряски... Если бы не Алекс, точно бы рухнул лицом об его твердый матрац. Но мне по х*ю! Я даже не чувствую боли в правой руке. Её больше нет... Её высосали! Она её вытянула всю до капли и теперь пыталась в ней утонуть БЕЗ МЕНЯ!
- ДЭН, ХВАТИТ! Её нет! Её здесь нет!!! Бл**ь!
Ты врёшь! Ты всё врёшь! Я же сам разрешил тебе это сделать! Убить её! Убить её в себе!!!
Меня выгибает и корежит в руках друга, как от высоковольтного разряда, приступом эпилепсии, циклическим замыканием по всем старым и свежим ранам одновременно. И, кажется, кричу... или стараюсь закричать... задохнуться, захлебнуться в этом вопле, пока ещё есть силы... пока голова окончательно не лопнет от внутреннего давления и не выдавит остатки сознания...
Ещё никогда я так долго и болезненно не подыхал и не испытывал подобного страха, останавливающего сердце по нескольку раз за минуту. Ещё никогда я так не боялся тебя потерять с готовностью перегрызть себе сонную артерию чем угодно и в любую секунду, если это вдруг случится... если я перестану тебя чувствовать!.. если перестану дышать тобой... жить ТОБОЙ!..
- Она не уходит... господи... пожалуйста... останови... останови её...
- Дэн, посмотри на меня!.. Твою мать, Дэн, прекрати!.. - тёплые живые тиски обхватывают и фиксируют мою голову, не смотря на все мои немощные попытки выкрутиться и отбиться. Не сразу осознаю, что это руки Лекса, его постоянно расплывающееся, рассеивающееся в свинцовых сумерках комнаты лицо.
- Открывай рот! Тебе надо выпить успокоительного! Дэн, ты меня слышишь? Иначе позову конюха, и он вкатит тебе лошадиную дозу снотворного! Ну же, будь хорошим мальчиком и не вынуждай меня связывать тебя прямо сейчас!
В конечном счете ему удается затолкать мне в рот несколько капсул, придерживая одной рукой за затылок (очень сильно придерживая). Моя голова в те секунду, казалось, действительно была готова вот-вот лопнуть от всего этого безумия – от нереальной боли (нет, не физической!), от образов, сумасшедших идей и одержимых желаний... или от всего сразу, включая подскочившее до максимальной отметки кардио-давление и беспощадного жима пальцев Рейнольдза... Или от её скользящего, ослабевающего дыхания, едва задевающего мою мокрую от пота кожу и перетянутые сухожилия изнутри...
Бл**ь... я боюсь! Дергаюсь вместе с ней, словно хочу успеть ухватиться за неё до того, как она растворится в вязких слоях ледяного забвения... Соль пота и слез выедает глазную сетчатку, сбивая на хрен всю фокусировку, но не в состоянии добраться до моего внутреннего взора... до моего воспаленного мозга, до этих ненормальных внутренних видений, эмоций, взбесившейся боли. Почему нельзя ослепнуть изнутри? Почему нельзя выжечь все свои чувства, ощущения, память – всего себя до основания? Стереть ничтожную сущность Джуниора Мэндэлла в невесомую пыль, в абсолютное ничто!.. Какая разница, кем я был до этого всё это время, я всё равно был ничем для тебя... как бы не любил и не сходил с ума – тебе это и на хрен не нужно!.. Это только моё! Всегда было только моим... Это МОЙ АД! Ты мой ад и моя агония! Так сделай то... Просто сделай!!! Или убей или...