Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 44

— Некоторые вещи нельзя починить, — сказал Такеда, останавливаясь рядом с ней. — Мы можем только позволить им уйти.

— Но эта была такой красивой, — сказала Эва, в ее груди появилось иррациональное чувство грусти. Она проходила мимо этой статуи сотню раз, но никогда по-настоящему не смотрела на нее.

Такеда опустился на колени рядом с ней и взял в руки один из кусочков. Он изучал его какое-то время, прежде чем снова заговорить.

— Материальные вещи имеют небольшое значение. А знания, которые я даю вам, останутся навсегда.

Эва посмотрела на лицо статуи, оставшееся неповрежденным, ее зеленые глаза отразились в злом, выразительном лице, охваченном пламенем.

— Что это значит?

— Акала говорит, чтобы защитить все живое.

— Почему он в огне? — спросила Эва, пытаясь соединить вместе два разбитых кусочка.

— Говорят, что единственный способ найти истину, это выжечь все слабости. Достичь просветления. — Такеда встал. — Спокойной ночи, Эва.

Он неслышно пошел, и несколько секунд спустя ночь поглотила его.

Эва поднялась, желая убрать разбитый фарфор, прежде чем идти спать. Она уже повернулась, чтобы уйти, когда заметила маленький кусочек огня Акалы на земле возле своей ноги. Она подняла его, фарфор блеснул в слабом лунном свете.

Она сжала кусочек в ладони, а потом пошла за метлой.

Глава 13

Эва позволила разбитым осколкам соскользнуть с совка в мусорное ведро. Оставив метлу, она вышла наружу. Джон был все еще там и прижимал панель к стене. Он посмотрел на нее через плечо.

— Привет, — произнес он, поворачиваясь обратно к панели.

— Привет. Как обстоят дела?

— Мне кажется я уже… почти… разобрался. — Он надавил на панель последний раз. В комнате послышался щелчок. — Все. — Он повернулся к ней. — Я удивлен, что ты до сих пор не спишь.

— Я хотела убрать беспорядок на улице, прежде чем идти спать.

Он кивнул, его взгляд задержался на ее лице. Эва вдруг поняла, что они сейчас совсем одни в комнате для медитации. Все остальные отправились спать, в здании воцарилась тишина. Чуть ниже раздавался звук волн, бьющихся о скалы. Монотонная колыбельная была единственным звуком, который нарушал тишину ночи.

Она вспомнила ощущение его губ, которые тепло и настойчиво прижимались к ее губам, до того как их прервали на уступе. И вот их снова разделяет всего несколько сантиметров, как будто вселенная устроила заговор, чтобы свести их вместе, несмотря на опасности.

А они были. Опасность потерять сосредоточенность. Открыть свое сердце кому-то, кто все еще скорбит по своей погибшей невесте. Если уж на то пошло, вообще открывать свое сердце кому-нибудь.

Она попыталась успокоить прилив желания в ее венах.

— Наверное, нам стоит пойти в постель.

Он смотрел на нее на мгновение дольше, чем было необходимо, потом нехотя отвернулся.

— Наверное, ты права.

Эва была уже на полпути к двери, когда услышала позади голос Джона.

— Что за?..

Развернувшись, она увидела, как Джон внимательно изучает стену. Она подошла ближе и наклонилась, ее глаза увидели крошечную трещинку на рисовой бумаге, которой были покрыты стены комнаты для медитации.

— Что это? — спросила Эва.

Джон протянул руку и осторожно нажимал на стену, пока перед ними не открылся огромный прямоугольник, а панель сдвинулась внутрь.

Потайная дверь!

Джон взял свечу с ближайшего алтаря и сделал шаг в темное помещение.

Эва положила руку ему на плечо.

— Ты считаешь, мы должны?

Он повернулся к ней, в его глазах читалась неуверенность.

— Может быть, тебе не стоит туда идти. Я не хочу, чтобы ты попала в беду. Но я собираюсь проверить, что там.

Эва вздохнула и последовала за ним.

В комнате было так темно, что она не видела ничего за пределами маленького круга света, который давала свеча. Она схватила Джона за руку, давая своим глазам возможность привыкнуть к темноте вокруг нее. Это не слишком помогло, но через несколько секунд Джон вытянул руку, держа свечу перед собой и проводя ею по кругу, пока Эва не получила возможность осмотреть комнату.

Она была крошечной, не больше уборной. Внутри, возле одной из стен, находился небольшой письменный стол, простой стул и незажженная свеча, сгоревшая наполовину. На стене не было фотографий, никаких личных вещей, которые могли бы дать информацию о возможном владельце, хотя Эва предположила, что им мог оказаться Такеда.





Джон подошел к столу, на котором лежали аккуратно сложенные стопки файлов. Поставив свечу, он поднял одну из верхних папок и открыл ее.

— Джон…

Он проигнорировал ее, отложив файл и открыв следующий. А потом еще один и еще.

— Это все наши, — пробормотал он.

— Что «наши»? — спросила Эва.

— Файлы. — Он поднял со стола один из первых. — Этот мой. Информация о людях, которые разрушили мою жизнь.

Джон протянул ей другую папку. Она просмотрела содержимое, расписание, календари, счета и повторяющиеся упоминания о человеке по имени Фредерик Кейн.

Эва закрыла папку.

— Мой тоже здесь?

Его взгляд встретился с ее в мерцающем свете свечи.

Она протянула руку.

— Дай мне ее увидеть.

Он заколебался, прежде чем снова повернуться к стопке папок и просмотреть их в поисках той, которую она искала. Затем он передал ее ей.

Она знала, что папка была ее, но почему-то она удивилась, когда увидела в углу свое имя, написанное черным маркером. Ее охватило чувство, как будто над ней совершили насилие. Вмешательство в прошлое, которое принадлежало только ей.

Но это было глупо. То, что Такеда знал о ее прошлом, даже не поддавалось сомнению.

Она погрузилась в изучение документов внутри папки, моментально перенесясь в Виноградники Старлингов. В Напу. Домой.

Здесь были документы, которые касались семейной истории Эвы, данные по виноградникам, копии сделок, старых и новых, даже данные Эвы из колледжа. Но самое важное, тут была информация о людях, которые отняли у нее все это.

Она просмотрела все до конца и нашла черно-белую фотографию Чарльза Бея, улыбающегося в камеру. Даже сейчас воспоминания о нем были, как удар в живот, она оказалась не готова к ним.

Эва и Чарли прогуливаются, держась за руки, по мощеным дорогам Святой Елены, на пальце Эвы скромно поблескивает бриллиант. Ярко светит солнце, воздух теплый и сухой, присущий только Напе и Сономе. Эва прикрыла глаза рукой от солнца, а Чарли остановился, чтобы снять солнечные очки с уличной витрины маленького магазинчика.

Он осторожно надел на нее очки.

— Идеально.

Эва засмеялась, но Чарли вытащил двадцатидолларовую банкноту и передал ее владельцу магазинчика — пожилому джентльмену с залысиной и растущим животом.

— Мы не можем допустить, чтобы леди страдала, — произнес Чарли, подмигивая ему.

Чарли обнял ее, и они продолжили прогулку.

— Ты не обязан был это делать, — сказала она.

— Ты о чем, об очках? Эва, все в порядке, я хочу, чтобы ты…

Она перестала идти, заставив остановиться и его, и оттащила его от дорожки.

— Ты мне ничего не должен. Это я хочу сделать кое-что. Для нас. Так что больше никаких благодарностей, никаких подарков, ничего…

Чарли наклонился и поцеловал ее.

— Ладно, ты можешь продолжать делать это, — сказала она, все еще удивляясь тому эффекту, который он оказывал на нее. Она посмотрела на него, когда они продолжили идти. — Мы же теперь вместе, правда? Навсегда?

Он медленно кивнул.

— Я просто хочу, чтобы ты была уверена.

Они, наконец, подошли к небольшому офису, со старой деревянной табличкой на фасаде: «Адвокатская контора Мейер Герман и Данн, Есквайр».

Она посмотрела ему в глаза.

— А как насчет тебя? Ты уверен?

Он сжал ее руку.

— Я никогда в жизни не был ни в чем так уверен.