Молчание Вселенной

– Это твой парень? – невпопад спрашиваю я и холодею от мысли, что он иногда будет оставаться здесь ночевать и потом расхаживать по квартире в одних трусах.

Она кивает головой:

– Типа да. Приходит иногда. Ты деньги принесла?

Я киваю, иду в свою комнату и отдаю ей три пятитысячные купюры, она их торопливо сует в карман:

– Давай еще за три месяца вперед, это резерв....

Я задыхаюсь от возмущения:

– Ты не писала ни о каком резерве, я буду платить за месяц вперед, как и договаривались!

Она нагло смотрит мне в глаза:

– Правила изменились, поняла? Плати. Или катись отсюда…

Я молча иду в комнату, первым желанием было взять свои вещи и уйти, но немного подумав, я все же беру еще сорок пять тысяч, возвращаюсь на кухню и молча кидаю на стол.

– Напиши мне расписку, что я оплатила тебе квартиру на три месяца вперед!

Она берет деньги и сует их в карман:

– Вот еще, ничего я писать не буду! Если что-то не нравится, проваливай. Только учти, что денег я не возвращаю. Сейчас я позвоню Богдану, он живо вышвырнет тебя отсюда!! Или ментов, я тебя не знаю!

Я понимаю, что она говорит о том уроде в трусах. Что ж, учитывая, что он весит как минимум в два раза больше меня, шансов у меня никаких. Я возвращаюсь в свою комнату, сажусь на кровать и начинаю реветь. Все это очень смахивает на разводку, о которых я читала в интернете. Скорее всего, никаких денег я не увижу, а от денег, которые дал мне отец Антона, осталось меньше половины. Звонит мама, я сбрасываю и пишу смс, что тут все просто чудесно.

Я никак не могу успокоится, слезы просто ручьями льются из глаз, наверно, последний раз я так плакала в день, когда пропал Костя. Постепенно слезы кончаются, я в оцепенении сижу на кровати, Вика шарится за дверью, наконец, она заходит и робко мнется у порога:

– Теперь ты скажешь, чтобы я убиралась отсюда? Иначе ты позовешь ментов или своего парня-гопника? – в эту минуту я ненавижу ее больше всего на свете. Она отрицательно качает головой.

– Да нет, живи, что ж на мне, совсем креста что ли нет, – бормочет она и садится ко мне на кровать. – Понимаешь, это Богдан придумал, ему деньги нужны, вот он и сказал мне, пустить кого-нибудь ко мне, взять деньги и прессануть. У него сейчас проблемы, понимаешь?

Я с ненавистью смотрю на нее, меня в эту минуту меньше всего интересуют проблемы Богдана, у меня своих по горло.

– Богдан – это то самое быдло с наколками? А кто он? – спрашиваю я.

– Он бандит, на районе его все боятся – говорит Вика с такой гордостью, с какой говорят, что ее парень известный поэт или космонавт.

По-моему, он просто самое настоящее быдло. Она берет меня за руку:

– Пошли посидим где-нибудь, отпразднуем твой приезд в столицу!

Я не хочу никуда идти, но она буквально силой тащит меня, я беру куртку, определенно, хуже уже просто быть не может, мы заходим в бар неподалеку, судя по всему, Вику тут хорошо знают, несколько человек начинают хлопать ее по плечам. Мы садимся за дальний столик, нам притаскивают воняющее кислым пиво, я осторожно делаю глоток и искоса разглядываю Вику, полностью поглощенную употреблением пенного напитка, она пьет его с такой жадностью, как умирающий в пустыне воду. Она совершенно не соответствует моим представлениям о столичных штучках.

– А ты давно живешь в Москве? – спрашиваю я.

– Всю жизнь, – машет рукой она.

Мне это так странно, я думала, что она такая же приезжая, как и я.

– А где твои родители? Ты живешь одна? – еще раз уточняю я, вспомнив про Богдана.

Она медлит с ответом:

– Отца у меня никогда не было, – наконец говорит она. – А мама умерла три месяца назад. Она жила в твоей комнате…

Я молчу, в это мгновение мне как никогда хочется все бросить и уехать домой, не хватало еще услышать, что она умерла именно на моей кровати.

– Она болела? – тихо спрашиваю я. Вика беспечно машет рукой:

– Типа того. Спилась она. Да забей…

Я некоторое время молчу:

– А у тебя еще кто-то есть?

Вика качает головой:

– Нет, мать-то была детдомовская. А отца я и не знала никогда. Я сама по себе. Одиночка. Лучше расскажи про себя, по тебе же видно, что ты девочка домашняя. Нахер ты приперлась в нерезиновую?

Я молчу, говорить с ней по душам я совсем не хочу, но она ждет моего ответа:

– Я из Нижнего приехала, учиться в университете. Я училась там, у себя, но перевелась…

Она шумно отхлебывает пива и отчаянно жестикулирует, чтобы принесли еще, кажется, она вся поглощена им и слушает меня вполуха.

– Ну правильно, московский диплом получше вашего… А потом останешься здесь? Типа найдешь себе кого-нибудь? С пропиской? А у тебя парень есть? Папа, мама? – сыпет вопросами Вика.

Я неопределенно киваю ей головой, но на последний вопрос так ответить нельзя, она переспрашивает и вопросительно смотрит на меня. Я не хочу ей ничего рассказывать про себя, но когда пауза становится слишком затянувшейся, я все же говорю:

– У меня есть мама и папа. И брат. Он старше меня на год…

Вика перебивает меня, она достаточно пьяна, во всех ее движениях сквозит нетвердость и у нее совсем мутный взгляд:

– Я всегда мечтала о брате, – шумно восклицает она, – он бы со мной играл, защищал бы от всяких мутных хмырей. А я бы донашивала его кеды и футболки. Получается, вы погодки. Он симпатичный? Похож на тебя? Покажи мне его фотографию…

Я качаю головой, у меня в телефоне нет ни одной Костиной фотографии, давнюю, где ему пятнадцать и он улыбается своей теплой улыбкой я давно удалила, смотреть на него мне слишком больно. Наверно, сейчас он совсем другой, повзрослевший и возмужавший. Подростковый пушок на его щеках превратился в жесткую щетину, вьющиеся и торчащие вихры огрубели и стали прямыми. Мне кажется, что его русые, летом почти добела выгоравшие на солнце волосы потемнели. В его серо-зеленых глазах цвета скошенной травы я увижу не угловатого подростка, но мужчину. Все это я увижу, когда мы вновь с ним встретимся.

– У тебя нет его фоток? Вы не общаетесь? – восклицает Вика и икает от удивления.

Я просто не знаю, что ей ответить, о Косте мне сложно говорить, мне больно о нем вспоминать. С родителями мы никогда о нем не говорим, это молчаливое табу, лишь иногда я заглядываю в его комнату и понимаю, что он все еще не вернулся.

– У меня много фоток Антона, – говорю я и улыбаюсь. Как хорошо, что у меня есть Антон, когда я вспоминаю Антона, мне всегда становится легче. Я передаю Вике телефон, она листает его фотографии, многие фотки я сохраняю с его страниц из социальных сетей, что-то он скидывает мне сам. В моем телефоне у меня целая коллекция его фотографий, Вика довольно улыбается, разглядывая их.

– Он очень красивый, – говорит она и возвращает мне телефон, – но, наверное, у него полно девчонок. Мать говорила не связываться с красивыми, а то потом наплачешься....

Потом она начинает что-то говорить мне о своих парнях, она уже достаточно пьяна, я слушаю ее вполуха и продолжаю смотреть фотографии. Я не видела Антона уже неделю и понимаю, что ужасно, просто ужасно соскучилась. Сама мысль о том, чтобы никуда не ехать кажется мне дикой, как я смогу прожить без него всю оставшуюся жизнь, когда даже неделя для меня почти смертельна.

Мы еще долго сидим, пока я не силой не тащу пьяную Вику домой, определенно, с ее дурной наследственностью ей следует быть осторожнее с алкоголем. Но я ей ничего не говорю, Антон часто мне говорил, что люди не ценят бесплатные советы, а платить она мне явно не станет. Уже уложив пьяную Вику на кровать я все же спрашиваю:

– Твоя мать умерла здесь, в этой квартире?

Она лепечет в ответ:

– Нет, она замерзла пьяной на остановке, только не говори никому, поняла? – совсем бессвязно лепечет она. Я киваю и тихо закрываю дверь в ее комнату, определенно, это первая хорошая новость за сегодня. Наверное, жизнь начинает налаживаться.

На следующее утро Вика к моему удивлению бодра и полна сил, она бурно собирается на работу, она работает продавцом в ближайшем супермаркете. Пока я пью кофе, мы договариваемся с ней, что она будет покупать продукты со скидкой и готовить для меня за небольшую доплату. Я с сомнением соглашаюсь, хотя приготовленный ей завтрак весьма неплох.