Панацея

На рассвете Пейдж остановила машину. Тело предательски тряслось, просило сна и долгого отдыха. Руки, которые всю ночь сжимали руль, побелели и ужасно болели. Голова раскалывалась на части. Уоллес, сидящий на пассажирском сидении, громко храпел, что еще сильнее давило на и так разболевшуюся голову девушки.

      — Хватит храпеть, старик! — Пейдж сильно толкнула мужчину локтем в ребра, а тот подскочил от неожиданности и неслабо приложился головой о потолок машины.

      — Ты чего орешь?! — Уоллес устало потер глаза руками и взглянул на девушку.

      — Храпишь ты громко, блин, — девушка закатила глаза и сложила руки на груди.

      Мужчина зевнул и потянулся, пытаясь вытянуть длинные тонкие ноги, которые затекли от нахождения в одном положении. Уоллес повернулся к девушке боком и, немного облокотившись на окно, стал наблюдать за ней. Пейдж же, закинув голову и не распуская сложенных в замок рук, сидела с закрытыми глазами. Мужчина ни чуть не удивился, когда девушка тихонечко засопела, и ее голова безвольно упала набок. Он лишь чуть улыбнулся и вышел из машины. Открыв водительское сиденье, Уоллес осторожно взял Пейдж на руки и, обойдя Рубикон, посадил на пассажирское сиденье, застегнув ремень и тихонько закрыв дверь.

      Сам же сел за руль и, заведя мотор, поехал вперед. Несмотря на то, что мужчина всю ночь спал, он чувствовал себя ужасно изнуренным. Возможно, причиной послужил немалый стресс, полученный во время «борьбы». Идеально чистая дорога позволяла джипу ехать как по маслу; солнце, прикрытое облаками, не так сильно светило в лицо, а пустыня казалась еще более бесконечной, чем обычно. Мужчина погрузился в свои мысли. Его глаза устало смотрели вперед на дорогу. Изредка, буквально на несколько секунд, Уоллес переводил взгляд на девушку. Что-то таинственное и заманчивое было во всей ней. Мужчина усмехнулся своим мыслям.

      — Никогда бы не подумал, — он снова покосился на девушку и, чуть понизив голос, продолжил, — и как часто ты ездишь с незнакомыми взрослыми мужчинами? Удивительно, что в наших жизнях есть связующее звено, — Уоллес попытался выдавить из себя некое подобие улыбки, но его грустные глаза, если бы их увидела Пейдж, тут же его выдали бы. — Мне было бы интересно поговорить с тобой о прошлом. Кто знает, как ты жила. Кто знает, как жил я. Если задуматься, то жизнь не была так плоха со мной. Зарплаты всегда хватало, как и твердого дружеского плеча рядом. Были моменты, когда я грустил из-за отсутствия семьи. Хах, если бы ты сейчас не спала, я бы тебе этого не рассказывал. Должен же я казаться грубым мужиком, который с одного маху сраному зомби вышибет мозги? Должен. Сам хочу. Начинает смахивать на исповедь, осталось только в церковь сходить.

      Смогла бы ты мне так же просто что-то рассказывать? Пейдж, удивительная ты девушка, для своего-то возраста. Бежишь, стреляешь, одинокая и неприступная. И надо же было так. Именно со мной ты решилась связаться. Даже не с… — Уоллес слегка прикусил губу, чтобы не произносить имени недавно погибшего, — Как же ты все это время была одна. Останется для меня, видимо, неразгаданным вопросом. Когда был один, думал, что погибну. Вот выйду на улицу и все. А я хотел жить, даже когда условий для жизни и не было. Хотел дышать, видеть, слышать. Я начинал разговаривать сам с собой — лишь бы отвлечься. За три года ни разу не помню, чтобы меня посещали мысли о самоубийстве. Поразили его истории. Все те люди, которые не выдержали. Им было к чему стремиться в настоящей жизни? Тебе есть к чему стремиться? — мужчина снова на секунду глянул на Пейдж, которая развалилась на кресле, — Мне не к чему. Но тяга к жизни — она не исчезает. Она всегда со мной.

      Знал бы я, почему так происходит. Отчего все это. Голова занята не тем, да, я знаю. Но ведь интересно же, почему так происходит. Как маленькие дети изучают то, что их удивляют, понимаешь? Фелиция всегда называла меня философом за такие разговоры. Фелиция… Она была такая красивая. Я познакомился с ней в колледже. Мы учились вместе на литературном факультете. В первый день я был ужасно горд собой. Вот он я, прохиндей, который успешно сдал экзамены и наконец-то съехал от родителей. И вот она, скромная, прикрывающая лицо волосами от смущения и тихо смеющаяся. Я не мог оторвать от нее взгляда.

      Мы познакомились, когда она обнаружила мое укрытие. Я взломал дверь на крышу колледжа и сделал свой замок с ключом, который в итоге взломала она. Я тогда сидел на крыше, спокойно потягивал пиво и докуривал свою последнюю сигарету, которую выбил у старшекурсника за доклад по Шекспиру. Она подсела ко мне и без спроса взяла мою банку. Отпив из нее, она элегантно поправила свои золотые волосы и, протянув мне свою до ужаса тонкую ручку, представилась. «Фелиция Джексон». Ее голос зазвенел в моих ушах, ее духи будто впитались в мою одежду, а ее глубокие голубые глаза рассматривали меня с некоторым интересом. «Уоллес Филлипс», — ответил я. И она улыбнулась. Такой яркой и солнечной улыбкой, что я сам, невольно, улыбнулся.

      С того дня мы с Фелицией не расставались. Весь первый и второй курс мы слыли парой, в то время как таковой не являлись. Два года мы были закадычными друзьями. По ночам я сбегал из своей комнаты в ее, и мы читали, а потом обсуждали и смеялись над своими мыслями. Мы лежали на крыше и любовались пролетающими облаками. На третьем курсе я понял, что люблю ее. И когда мы снова лежали на крыше, я решительно взял ее за руку. Она не отдернула ее. «Мне кажется, Фелиция Джексон, что я люблю тебя», — я повернул голову в ее сторону. Ее глаза снова смотрели на меня, и она заплакала. Она улыбалась и плакала. Вот это и была моя первая любовь. Все завертелось.

      Мы вместе выпустились. Она решила не связывать свою жизнь с литературой и открыла свой магазин платьев. Шила она чудесно. Половина ее гардероба — ее работы. Я же пошел работать учителем литературы. Ужасно люблю детей. Так круто наблюдать за тем, как они тянутся за знаниями. Наше счастье после колледжа длилось еще два года. А потом кончилось, — Уоллес замолчал на несколько минут и сжал в руках руль. — Никогда не любил это вспоминать. Но когда начинаю вспоминать ее солнечную улыбку, ее глаза, ее мягкие волосы, невольно вспоминаю и это. Выдался свободный день, и мы провели его вместе, а вечером решили сходить в ресторан. Смотрела фильмы старые про Бэтмена? — Уоллес ухмыльнулся и нахмурил брови. — Только было это не в переулке. Мы же не самоубийцы ходить по темным улицам ночью. Мы почти дошли до дома, как к нам подошли три каких-то парня. Спросили время, я спокойно ответил, что часов нет. Один из них странно косился на Фелицию. Она сильно сжала мою руку. Тот чувак усмехнулся и подошел к нам. Он протянул руку к ней, а я сразу ударил его в лицо.

      Завязалась драка. Фелицию схватил один парень, меня — два других. Они смеялись ужасно странно. Так громко и звонко, как будто это приносило им несоизмеримое удовольствие. Я боялся, но не за себя. Я смотрел на Фелицию, на то, как по ее щекам катились слезы и как она пыталась закричать, а этот ублюдок держал ее и улыбался во весь рот. Я попытался вырваться, но получил удар в живот. Один из парней завел мои руки назад и держал меня, пока второй избивал. Вскоре у второго в руках появился нож. Здравствуйте, дамы и господа, вот мой шрам. В итоге я вырвался. Казалось, что кровь кипит и обжигает вены. Меня трясло, в глазах темнело, и я чувствовал на губах вкус крови. Я сам завязал драку с этими отморозками и в процессе отобрал нож, которым нанес особо тяжкие первому парню. Тот, что был с Фелицией, схватив ее за руку, уже скрылся, и я остался один на один с другим парнем.

      Думаю, это было в состоянии аффекта, однако, в суде это не признали. Мне дали семь лет. Очень сильно постарался мой адвокат. Когда я вышел, было ясно: моя карьера учителем закончена. Меня взяли на работу механиком, и я запил. Первые месяцы я был в глубоком запое, а мой начальник, глубоко понимающий человек, даже не трогал меня. Из запоя меня вытащил новоявленный друг, наш с тобой общий знакомый. И я продолжил жить, удостаивая себя чести смотреть футбол и упиваться алкоголем вусмерть, — Уоллес улыбнулся, а его глаза все были такими же печальными. — Как хорошо, что ты этого не слышала. Но мне надо было кому-то выговориться. Говорить не в стену, а живому человеку. Я плохой человек, наверное. Никогда не хотел сам себе сопереживать.

      Ты похожа на нее чем-то. Такая же удивительная, красивая и стойкая. Хотелось бы увидеть твою улыбку, — мужчина посмотрел на Пейдж, которая, как могла, свернулась комочком и продолжала сопеть.

      Пейзаж не менялся. Все та же пустыня, та же бесконечность, те же облака, кактусы, песок. Уоллес снова погрузился в свои мысли, но на сей раз решил их не высказывать. Пейдж резко заворочалась и, что-то пробурчав под нос, снова успокоилась. «Кошмары снятся, наверное, — подумал мужчина. — И не удивительно, в наше-то время». Чтобы отвлечься, он стал думать о «сегодняшнем дне». Это те вещи, произошедшие за время его пребывания в этом бренном мире. От рождения и до этой минуты. Все эти модные нововведения, чтобы жилось проще. Дома, выглядящие как старые, но оборудованные самыми новыми плитами, машинами и даже умной охранной системой, магазины, в которых все пробиваешь сам, но украсть ничего не возможно, да даже еда, которая не имеет срока годности и будет всегда свежей и прекрасной. Как человечество умудряется создавать столь странные вещи? Более важный вопрос — как человечество может уничтожать само себя?

      На горизонте показался еще один комплекс домов. Уоллес решил, что будет неплохой идеей заехать и проведать магазины. Еды, конечно, предостаточно, но мужчине жутко хотелось выпить. И желательно не виски, а что полегче. Рубикон слегка качнуло на повороте, и Пейдж резко открыла глаза.

      — Как спалось? — мужчина слегка повернулся к девушке.

      — Мало, но хоть что-то, учитывая, что я вела всю ночь, — Пейдж сладко потянулась и расстегнула ремень. — Где мы?

      — Решил, что будет неплохо проведать магазины. Хочу пива или сидра. Достал виски. Да и еды можно немного взять. Мы тут надолго не задержимся.

      Рубикон плавно въехал на главную улицу. Впереди показалась небольшая церковь с двумя пристройками по бокам. Дверь слегка приоткрылась, и на улицу вышел человек в рясе священника. Он приветливо замахал обеими руками. Уоллес вопросительно поднял бровь, Пейдж недовольно скривила рот. Надев ремень с двойной кобурой, она убрала пистолеты, на ремни за спиной убрала два мачете и небольшой ножичек запихнула в сапог. Накинув куртку и надев очки, девушка толкнула дверь и выпрыгнула из машины. Священник так же активно продолжал махать руками. Пейдж лишь фыркнула и, выудив из кармана пачку сигарет, достала одну.

      — Дай мне тоже, — из машины вылез Уоллес, явно недовольный всем происходящим.

      — Как думаешь, «богобесы»? Хах, сектанты?! «Уверуйте в Бога нашего всевышнего, и вся эта муть прекратится!», — девушка усмехнулась и прикурила, затем бросив пачку мужчине.

      — Скорее всего, да. Встречал я более адекватных, которые просто верили, что если Бог смилостивится, то все прекратится. Вполне мирные ребята были. На своем не настаивали и просто молились на ночь. Умерли, правда, гады, быстро, — мужчина неловко поправил дробовик, висевший на спине.

      — Ладно, пошли, посмотрим. А то смотри, как машет активно, сейчас руки отвалятся.

      Уоллес убрал пачку к себе в карман и двинулся следом за Пейдж. Вместе они смотрелись довольно странно. Низкая девушка, ростом, дай Бог, метр шестьдесят, и огромный мужчина ростом под два метра. Священник радостно сложил руки и светло улыбнулся. На лице была неподдельная радость. В глазах был виден след некоторой наивности, а так же наигранности происходящего.

      — Здравствуйте! Господи, как я рад, как я рад вас видеть. Сам Господь Бог послал вас к нам. Ах, я не представился. Я Отец Мануэль. У меня всего двенадцать прихожан, заплутавшие бедняги, искавшие приюта. Я так ра… — Уоллес не дал ему договорить, жестом руки приказав замолчать.

      — Нам интересно: вы с вашими, — мужчина подавил смешок, — прихожанами еще не все потаскали из магазинов?

      Отец Мануэль явно был поражен такой наглостью. Как какой-то смертный грешник посмел ему возразить, так еще и заткнуть его?! Священник подавил свой гнев и, выдохнув, все же ответил:

      — Нет-нет, что вы. Но мы были бы очень рады, если бы вы оттуда ничего не брали. Все таки знаете, продовольствие может закончиться, и кто тогда знает, чем мы будем питаться?! — Мануэль разомкнул руки и снова сомкнул их, жалобно смотря то на Уоллеса, то на Пейдж. — А вы не хотите пройти? Сегодня я буду проповедовать. Сегодня мы обсуждаем наши грехи.

      — Извините, но нет, пожалуй, откажемся от такой чести, — Пейдж не смогла подавить смешок и сдавлено хихикнула. — Просим прощения за вторжение, Отец Мануэль.

      Священник тут же переменился в лице. Глаза загорелись, а губы сомкнулись и как-будто бы исчезли с лица лучезарного Отца Мануэля.

      — Вы верите в Бога? — Пейдж и Уоллес переглянулись. Это явно был вопрос с подвохом.

      — Конечно, верим, Отец Мануэль, — серьезным голосом ответил Уоллес, глядя прямо в глаза священнику. На лице того снова появилась улыбка и он, схватив пару за локти, втащил их в церковь.

      В здании было неприятно прохладно, пахло свечами и вином. Уоллес наклонился к уху Пейдж:

      — По-моему, они беспробудно бухают вино, как кровь Христа, — девушка подавила позыв смешка.

      Отец Мануэль гордо шел впереди к длинному столу, за которым сидели двенадцать человек. По шесть человек с каждой стороны на скамейке, а посередине стоял стул, спинка которого изрядно поизносилась. Пейдж и Уоллес с интересом рассматривали людей. Близ стула, с правой и левой стороны, сидели женщины лет по тридцать. Они склонились друг к другу и что-то рьяно обсуждали. Дальше сидел совершенно разный люд, который также активно что-то обсуждал. Две девушки, одной на вид лет пятнадцать, другой —двадцать с лишним, трое мужчин с ужасно запущенными бородами (что удивительно, ибо сам отец был гладко выбрит и чист), маленький мальчик лет семи, сидящий рядом с женщиной за тридцать, и странная пара, отделившаяся ото всех. Парень с девушкой. Чистые и красивые. Они сидели на краю стола с левой стороны и молились.

      — Тебе это ничего не напоминает? — Отец Мануэль сел на стул посередине и начал приглаживать свою рясу, — По шесть человек с каждой стороны, а он, скажем так, во главе, — Уоллес и Пейдж сели на скамейки перед столом, и мужчина продолжил. — Была в картинных галереях хоть раз? Есть такая картина «Тайная вечеря», Леонардо да Винчи наклепал. Этот мужик себя Иисусом возомнил. А вот эти дамочки, смотри, как лица засветились, видимо, его приближенные самые. А если вспомнить картину, то вот та женщина, что с ребенком, Иуда, предаст она его.

      Пейдж почти засмеялась в голос, но ее смешок прервал чистый голос Отца Мануэля. Уоллес закрыл рот кулаком, стараясь не засмеяться, поэтому девушка последовала его примеру. Священник сидел слишком важный и вещал. Вещал, что мир жесток, что люди согрешили и превратились в ужасных животных, поэтому Господь решил их так наказать, ниспослав на нас такое. Что если люди не очистятся, то Ад поглотит души всех. В общем, всю сектантскую ересь, какую только мог придумать. Женщины за тридцать сидели, развесив уши. Женщина с ребенком скучающе смотрела на стол, а ее мальчонка ковырялся грязными пальцами во рту. Три мужчины с бородами, тихонько отвернувшись, разливали вино и пили. Девушка с девочкой играли в пальчики, тихонько хихикая, а странная пара смотрела с неподдельным восхищением и периодически ахала. Удивительно, как все эти прохиндеи вообще умудрились выжить.

      Когда Отец закончил вещать, он сказал всем расходиться. За столом остались лишь две приближенные, которые снова стали что-то обсуждать. Мануэль подошел к Пейдж и Уоллесу.

      — Вам понравилось? — священник смотрел на пару с предвкушением. Уоллеса настораживал какой-то странный огонек в его глазах.

      — Да-а, очень… воодушевляюще, — Пейдж произнесла это с некоторой вопросительной интонацией, но Мануэль остался этим доволен.

      — Вы же не отсюда? — Уоллес сузил глаза и пригляделся к лицу священника. Оно было испещрено мелкими шрамами, кожа была цвета молочного шоколада, черные волосы слегка вились, а карие глаза все время светились.

      — Я из Мексики. Коренной Мексиканец. Dios* послал меня на эту землю, чтобы я нес его правду.

      — У вас лицо в шрамах. Вы не всегда были священником, так ведь? — мужчина откинулся на спинку с лицом победителя, а лицо Отца покраснело.

      — Вы совершенно правы. Я был в армии. На войне. Упокоит Бог души погибших, — Мануэль перекрестился.

      — Вам там не понравилось? — Уоллес расплылся в довольной улыбке; теперь священник злобно сверкнул глазами и перевел взгляд на Пейдж.

      — Вы мне так и не представились, — Отец Мануэль приятно улыбнулся, а девушка лишь фыркнула.

      — Пейдж, этот злобный старикан — Уоллес.

      — Рад с вами познакомиться. Хотите, покажу, как я тут все обустроил?

      Пара была бы рада покачать головой в знак протеста, но священник уже воодушевленно начал рассказывать, как долго делал пристройки, как отстреливался, как в одиночестве переносил кровати. Оказывается, те два корпуса по бокам — это спальные корпуса. И мест там рассчитано больше, чем на двенадцать человек. Пока Мануэль это рассказывал, Пейдж и Уоллес осматривались. Все это казалось ужасно подозрительным. Ладно секта, но зачем? Преследует ли этот мужчина какую-то цель? Неожиданно Мануэль остановился и развернулся к паре с удивленным лицом.

      — Сейчас время обеда! Прошу меня извинить, но я должен вас покинуть. Если вы проголодались, можете к нам присоединиться.

      И священник второпях скрылся за поворотом. Вот тут-то мужчина с девушкой дали волю эмоциям. Они смеялись минут пять, постепенно утирая выступившие на глазах слезы. Успокоившись, Пейдж начала махать на лицо, которое ужасно горело от смеха, а Уоллес утирал последние слезинки. Они переглянулись и, кивнув, разошлись по разным сторонам, чтобы исследовать это до боли странное место.

      Пейдж пошла вглубь левого крыла, куда убежал Мануэль, а Уоллес развернулся и ушел в правое. По сторонам стояло множество кроватей и валялись грязные тряпки, вонь была невыносимая. Дверей не было, лишь арки, даже без занавесей. На одной кровати она увидела ту странную пару. Девушка сидела на полу и курила траву, а ее парень, видимо, уже накуренный, сидел на кровати и плел ей косички. «Вот чем занимаются, значит: курят травку, чтобы иметь терпение выслушать этого идиота». В конце коридора Пейдж увидела дверь, одну единственную на все крыло. Последняя кровать была тоже занята. На ней сидел маленький мальчик, играющийся с почти новым плюшевым мишкой.

      — Мишка, ты мой лучший друг, я тебя никому не отдам, — мальчик поднес мишку к своему рту так, чтобы говорить в ухо. — Только ты меня не отдавай маме, пожалуйста.

      Пейдж с сожалением взглянула на парнишку и двинулась к двери. Она была слегка приоткрыта и девушка позволила себе туда заглянуть.

      — Ох, отец! Peor**, peor! — женщина старалась издавать как меньше звуков, но у нее это не очень получалось.

      — Тише, silencio***, Аманда. Вы же тут не одни, — Мануэль зарычал.

      Пейдж закрыла рот рукой, прыснув от смеха, и, вернув дверь в обратное положение, убежала прочь. Уоллес уже сидел в главном зале и курил. Девушка подошла к нему с таким напыщенным видом, что мужчина вопросительно и недоверчиво на нее посмотрел. Она плюхнулась рядом и вытащила пачку из его кармана.

      — Что нашел? — Пейдж прикурила и выдохнула дым ему прямо в лицо.

      — Те мужики запойные, они бухают, сидя на кроватях. Та женщина, приближенная, сидела библию читала, видел тех девочек еще, сидели на кровати и тихо разговаривали. Им, видимо, некуда идти. В общем, ничего, казалось бы, криминального, кроме одного. В конце коридора есть дверь, я зашел. Там чертов склад оружия! Пейдж, — Уоллес понизил голос, — там есть гранатомет. Сраный гранатомет, сечешь?

      — Оу, знал бы ты, что видела я! Та странная пара постоянно накуренная. А в конце коридора тоже есть дверь, но там не склад оружия. Святой Отец Мануэль — не святой. Он там трахался с другой приближенной, ее зовут Аманда. Он ее даже парочке испанских слов научил. Видимо, для пущей горячности.

      Мужчина снова прыснул от смеха, а Пейдж искренне улыбнулась. Уоллес заметил эту улыбку и замер. Девушка тут же прекратила улыбаться и сделала будто обиженное лицо.

      — Что-то не так с моим лицом? — Пейдж немного отвернулась.

      — Все так, — ответил Уоллес и, чуть подумав, добавил. — У тебя красивая улыбка.