Страница 36 из 45
— Слава тебе, господи, — вздохнула царица. — И то верно. Час уж поздний. Попировали — пора и честь знать.
Впрочем, гостей никто выпроваживать не собирался. Молодых в опочивальню проводили. Царь с царицей отбыли. А гости продолжили пировать в своё удовольствие — до самого утра. Ну, во всяком случае, те продолжили, в ком здоровья и выдержки хватило. Те же, кто не осилил царского радушия, благополучно отоспались на лавках или под столами.
До дверей празднично убранной опочивальни молодожёнов отконвоировали два сводных женских хора дворцовой прислуги: хор веселых нянек-бабусек и хор печальных девушек. Бабуськи кудахтали речитативом, радуясь непонятно чему. Девушки гундосо выводили основную мелодию провожальной песни, печалясь вполне конкретному и понятному обстоятельству — заниматься генеральной уборкой после пира предстояло именно им.
Царица строго шикала на нянек и горничных, чтобы громко не голосили. Но куда там! Увлекшись ритуальным причитанием, грянули так, что стекла задрожали. Не удивительно, что сонливость с принца слетела, аки пух с одуванчика.
Пока хор, набившись в спальню всем коллективом, выводил бесконечный мотив с припевом и притопом, другие служанки, обделенные музыкальными способностями, в смежном будуаре, отгородившись ширмами, вытряхнули отчаянно трусившего царевича из кимоно, расшпилили причёску и нарядили в оборчатую ночнушку. После, как положено, загнали в брачную постель под одеяло, устроив на пышно взбитых подушках.
Меж тем Ёширо не торопился. Умывшись, отпустил своего слугу. Из одежды только гербовую хаори снял. Мечи от пояса отцепил, на прикроватный столик связкой кинул. На свою половину кровати, на краешек, сел. Волосы распустил, стал гребешком расчесывать. Горничные рты поразевали, с мотива вразнобой посбивались, во все глаза глядючи.
— Подите к лешему все прочь! — сквозь зубы зашипел Пересвет из-под одеяла. — Всю ночь тут галдеть собрались? Вон, кому сказано!
Бабуськи понимающе захихикали, девиц тычками выгнали.
Последней покинула спальню царица. Обернулась на пороге, перекрестила брачное ложе — и двери за собой затворила.
Пересвет сглотнул. Теперь его жизнь была в его собственных руках.
Ёширо положил гребешок на столик. Обернулся к «суженой», взглянул вопросительно.
«Спать не хочет, — пронеслось в голове Пересвета с лихорадочной скоростью. — Это плохо. Но не нападет, это хорошо.»
Царевич стрелой вылетел из-под одеяла, супруг даже и пальцем не успел шевельнуть.
— Дорогой! Не желаешь ли выпить, закусить? — прощебетал Пересвет, пытаясь изобразить заботливую женушку. Плюхнул на кровать заранее приготовленный столик-поднос. (Удобная штуковина для ленивых лежебок, кстати. Царица таких столиков большую партию заказала у кадайцев. Красное дерево, лаковые миниатюры — дорогая вещица. Вот ведь, и за нее теперь Пересвету, выходит, тоже приходится расплачиваться?)
Принц не отказался. Вольготно устроился, облокотившись на высокие подушки. Выпил одну стопку, вторую, третью… Пересвет подливал ему еще и еще — половину графина споил! Только к его ужасу крепчайшая снотворная настойка совершенно не действовала — у принца сна ни в одном глазу! Точнее, напротив — с каждым глотком в сапфировых омутах всё откровенней чертенята игрались.
Пересвету стало страшно. Что делать, он не знал. План царицы летел под хвост к чертям собачьим. Еще немножко ему жить оставалось. Прощай, буйная головушка дурная! Мечи вострые вон лежат, по другую сторону кровати, принцу только руку протянуть.
— Может, еще рюмашечку? — робко предложил Пересвет.
— Мо ий дэс, домо, — мотнул головой Кириамэ. [хватит, благодарю]
Стопку поставил. Отобрал у задрожавшего царевича столик, убрал с постели, чтобы не мешал.
«Погибну во цвете лет! — пронеслось в мыслях Пересвета. — Щас зарубит-загубит, в первую же брачную ночь! Так не мужчиной и помру.»
Обойдя кровать, Кириамэ подошел к царевичу. Взял его руки в свои. Взгляд смурной, затуманенный, но дыхание спокойно.
«Может, сейчас подействует? Вырубится?» — на донышке трусливого сердца всё еще трепетала искорка надежды. Пересвет мечтал, как ни о чем в жизни никогда больше не мечтал: не в эту, так в следующую секунду снотворное зелье сработает — и принц свалится, сморенный лошадиной дозой.
Но Ёширо твердо стоял на ногах. Соединил их ладони вместе, правую с левой, левую с правой. Сцепил-сплёл пальцы.
— Отпусти, — сказал Пересвет, рыпнулся вырваться.
Но муж держал крепко. Сопротивление царевича было беспомощным барахтаньем. Ёширо толкнул его на постель, сел сверху, оседлав бедра, придавив.
— Отпусти! — задергался, запаниковал Пересвет.
При своей внешней хрупкости принц на поверку оказался на удивление сильным. И страшно упрямым. Пересвету не удавалось сбросить его с себя. И запрокинутые руки, прижатые — просто впечатанные в постель, — уверенности в своем положении не добавляли.
— Отпусти! — шипел он. — По-хорошему прошу!
Ёширо нависал над ним на вытянутых руках, смотрел внимательно, не мигая, точно пытаясь проникнуть взглядом в глубь смущенного сознания. Или зачаровать до состояния невменяемости. Черта с два Пересвет теперь будет заглядываться на сапфировые очи! На ресницы, на волосы, которые сейчас волной падают вниз, легкими касаниями ласкаясь к щеке… Ёширо стал медленно нагибаться. Поцеловать хочет? — понял Пресвет, взмок ледяной испариной под ночнушкой, замотал головой. Одно дело публичные лобзания ради блага родины. Но целоваться наедине царевича совсем не прельщало!