Силой и властью

Голос прозвучал звонко, по-мальчишески. Да и сам воин казался слишком юным, слишком ярким, как на празднике, и каким-то неправильным. Другой бы при виде вражьей ватаги испугался или разозлился, если уж такой храбрый, а этот улыбался, да так искренне весело, что казалось, играл в детскую игру, и даже уже выиграл, а теперь просто смеется над проигравшим приятелем.

— Тю, кто тут у нас! — Бородач Вечко осадил лошадь и ткнул пальцем в мальчишку. — Эй, Нар, я думал, это ты — златокудрый, но рядом с ним!.. — радостный вид мальчишки заставил и его улыбаться во все зубы. — Малыш, ты никак подраться хочешь?

Нарайн отлично помнил эту улыбку — родовой знак Вейзов. Точно так же Гайяри развлекал столичную публику на арене: выходил, обезоруживающе улыбался и побеждал, зачастую даже не оцарапав противника, а потом смиренно ждал приказа избранника Айсинара: убить или отпустить. Избранник был милостив — как правило, бойцы обнявшись, расходились. Но раз мальчишка Вейз дрался с наемником-берготом, который был так удачлив, что сумел его ранить. И тогда высокий покровитель вдруг сказал: убей! В тот же миг несчастный лишился головы, а улыбка Гайяри осталась по-прежнему светлой и беззаботной. Вспоминая этот случай, Нарайн до сих пор содрогался от отвращения.

И тут же привиделась другая улыбка, очень похожая — но только ему... Салема. Вспоминать невесту было еще больнее. Творящие милостивы, может быть, ей уже нашли более подходящую пару.

— Этот малыш — лучший боец Орбинской арены, — ответил Нарайн бородатому, — не дури — стреляй.

— Ха! Наш подкидыш со страху обделался, — хохотнул один из разбойников и, выхватив клинок, послал коня к дому. За ним рванул еще один.

Три вздоха — и лошадь первого рухнула, с визгом суча ногами. Умгар едва успел выскочить из-под ее тела. Второму повезло меньше — меч мальчишки располосовал бедро от паха до колена.

Теперь дернулся и Вечко.

— Помнишь, где твой меч? А сотник что говорил? — зло усмехнулся Нарайн. — Так слушай меня: арбалет возьми. Хотя, если сдохнешь на пороге сокровищницы — мне-то что?

Вечко еще озирался, соображая, но остальные четверо уже вскинули самострелы. Два болта ушли мимо, но двух оставшихся — в плечо и в живот — щенку хватило. Он, теряя клинки, завалился в траву.

Разбойники тут же рассыпались по двору: один полез в повозку, другой — в конюшню, кто-то прихватил редкостное оружие молодого хозяина. Несколько человек, во главе с Дикарем, вломились в дом. Сонных охранников прикололи сразу, остальных вместе с их добром поволокли во двор.

Нарайн спешился, подошел к раненому и присел рядом.

— Что, Гайи, не хочется больше улыбаться? Где твой батюшка? Никак в Шиварии. Или уже в Мизаре травой пыхтит? А твой высокий покровитель? Небось в дальние щели дворца забился? А ведь вас предупреждали.

Гайяри попытался сесть, не смог, только лишь чуть повернулся на бок и приподнялся на локте здоровой руки.

— Нарайн... не ждал тебя тут увидеть, — он все же попробовал улыбнуться, но только скривился от боли. — со скотом умгарским братаешься... ну-ну...

— Не ждал? А зря. Я вот с весны только и мечтаю увидеть, как эта твоя улыбочка погаснет. Жаль, жаль, Геленна нет... ну ничего, найдутся добрые люди, расскажут, куда семья пропала. Тяжело тебе беседовать? Тогда ты просто слушай, а я расскажу. Эти вот скоты — кивнул он на своих спутников, — пришли сюда за богатством. Но Дикарь Борас — не-ет. Дикарь золота не любит, ему нужны хорошенькие головки твоих братьев, и он их получит. Сначала их, а потом их матушку и тебя на закуску.

Гайяри, бледный, как покойник, сжал зубы, но все же приподнялся еще. Проглотил набежавшие слезы и заговорил уже спокойно.

— Нар, мы с тобой друзьями никогда не были, но ты же не умгарский варвар. Ты зол, знаю. И я — вот он, тут. Скажи своим ублюдкам, пусть возьмут меня. Все, что захотят, я даже подыграю, ты меня знаешь... хоть кишки на кол мотать... но мне, не мальчишкам... они же дети, пусть их просто убьют. Сразу.

Молодой Орс только усмехнулся и встал.

— Мои братья были младше. Бо будет веселиться, а ты — слушать. Надеюсь, до самого конца доживешь.

Он уже уходил, когда услышал:

— А Салема? Ее тоже пусть получат?

— Салема здесь?

Вот теперь паршивец Гайяри снова улыбался:

— Где ж ей быть...

— Ну, значит, не повезло... — Нарайн остановился, оглянулся. Потом достал свой кинжал и положил рукоятью в ладонь раненому, — Держи, Гайи. Все, что могу. Прощай. — и спокойно, как можно спокойнее пошел к дому. В голове осталась одна мысль: Салема... как бы не опоздать.

— ...а эта, штоб мне больше баб не щупать! Разве ж такие-то бывают?

— Да все они промеж ног похожи! Ну-ка, Шавор, покажи, какова девка голая, — услышал он.

Меч выхватил уже на бегу, взмахнул плавно, как на уроке. Умгары шарахнулись из-под клинка в стороны.

— А ну прочь! — и сам свой голос не узнал.

— Нар, да ты сбесился, ништо?

— Сам же хотел, чтобы всех тут кончили.

Хотел! Видят Творящие! Но ее... Сладкий сон свой, мечту — отдать этому грязному сброду? Он сам поклялся мстить и сам — сам! — решит судьбу Салемы.

— Она — моя доля. Кто оспорит?

Такого уговора не было, но что же: добыча вышла богатой, всем хватило. А девка — так и то правда, что все они, и орбинские красавицы, и простушки деревенские, скроены одинаково, а эта — вдруг еще и ведьма? Пусть уж золотоволосые сами со своими бабами разбираются.