Страница 9 из 42
Жили в достатке: в райпотребсоюзе было всё, чего только не пожелаешь. Бери что хошь! А как было не взять, когда нигде ничего не купишь? Вот и брали… Брали-то все, а посадили – Лидочкиного отца. Степана оговорила одна из работающих в райпотребсоюзе женщин – из ревности. Степан ей нравился, она «подъезжала» к нему и так, и этак, но Степан только посмеивался в усы. А однажды не выдержал и сказал: «Не обломится тебе Варька, зря стараешься. Я Полинку свою люблю и никто мне кроме неё не нужен. Так и знай».
Варвара от Степана отстала, но в душе затаила зло. И отомстила при первом удобном случаем: в Райпотребсоюзе обнаружилась растрата, и Варвара свалила всё на Степана: он-де накладные подписывал, он и брал! На свою беду, Степан доверял сотрудникам (как оказалось, напрасно) и подписывал бумаги не читая…
Отца посадили. В дом пришли незнакомые люди с красными повязками на рукавах и забрали Полину чернобурку и Лидочкино плюшевое пальто, и много чего ещё забрали. – До суда, сказали Полине. Если на суде Степана оправдают, вещи обещали вернуть. Полине дали подписать опись изъятых вещей. Полина хотела прочитать, что написано в описи, но не смогла – мешали слёзы…
- Да не убивайся ты, рано ещё – убиваться, - сказали Полине. – Разберутся с мужем твоим, если не виноват, отпустят.
Но Полина была безутешна: ей было жалко чернобурку. Остальное – золотые кольца и серьги, браслетку дутого золота, три чемодана с вещами и тюк ткани-мануфактуры – она успела загодя отнести в соседнюю избу и спрятать на чердаке. Как знала…
Лидочку всем было жалко – девочка приходила в школу потерянная, оглушенная свалившимся на неё горем – первым в её жизни горем. Лидочка любила отца, и не понимала, почему он ушёл от них и живёт в избе с решётками на окнах, в которой размещалась поселковая тюрьма. К избе примыкала веранда, а ещё был двор со старыми яблонями. «Заключённые» могли свободно выходить из «камер» во двор, но ворота охранял часовой, и уйти со двора было нельзя.
Лидочка приходила к отцу каждый день – у часового не поднималась рука задержать ребёнка.
- Стой, дальше нельзя! Свидания только по субботам, - грозно окликал он девочку. Но Лидочка, не слушая часового, пробегала через двор, бросив ему на ходу: «Я не на свидание, я к папе!»
Полина пекла для мужа его любимые лепешки, которые Лида приносила ему в узелке. Ещё она приносила отцу молоко и табак, и книги.
Оставленных Степаном денег пока хватало, Полина жила безбедно и, собрав для мужа узелок, отдавала его Лидочке со словами: «Неси-ка курортнику нашему. Сидит себе, табачок смолит да книжки читает. Чем не курорт? Работать не надо, кормят бесплатно, и крыша над головой есть» - смеялась Полина. Она всё ещё верила, что Степана отпустят.. Муж никогда не был вором, он был честным человеком, а на него возвели напраслину… Ничего, разберутся, что к чему, и отпустят домой.
Но Степана не отпустили. После суда отправили в настоящую тюрьму, где-то далеко, за Челябинском. Лида не знала, где. И на сколько, не знала.
Забегая вперёд, скажу, что Степана впоследствии оправдали и даже принесли извинения. Виновных нашли, конфискованные вещи вернули. Но на складе, где они пролежали несколько месяцев, было сыро, и всё пришло в негодность: тюк материи покрылся плесенью, чернобурка разлезлась по швам, а Лидочкино любимое плюшевое пальто (из которого она уже выросла) превратилось в грязную лохматую тряпку. Но вернули всё – по описи, и жаловаться было некому…
======================== Совсем одна
Когда Степана увезли, не позволив даже проститься с женой и дочерью, у тридцатилетней Полины случился удар – правая нога отнялась и перестала слушаться. Полина лежала пластом, не замечая пришедшей из школы Лидочки, которая в этот день так и не дождалась ни обеда, ни ужина.
- Мам, а мы когда обедать будем? Мам, а почему ты лежишь, ты спать хочешь? А обедать – когда? – Но Полина не вставала и не отвечала на вопросы, и слёзы не переставая текли из её синих глаз.
Вечером Полину увезли в поселковую больницу, и семилетняя Лидочка осталась одна. Хозяйка, у которой они снимали комнату и которой Полина заплатила за месяц вперёд, варила для девочки картошку и каждый день приносила и ставила на стол большую кружку молока, как договорились с Полиной. На этом заботы о девочке кончались – об остальном договора не было (и денег тоже).
Лидочка скучала по маме, но не плакала: маме не больно, в больнице ей хорошо, там её ножку вылечат и научат ходить, и мама вернётся домой. А пока Лидочка будет её навещать. Она ведь уже большая и ничего не боится. И в доме она не одна – за стеной хозяйка и хозяйкина семья, а на столе, как при маме, стоит кружка с молоком. Мама всегда приносила ей вечером в постель эту кружку, Лидочка выпивала молоко и сладко спала до самого утра.
Как же теперь быть? Кто принесёт ей молока? Лидочка не выдержала и заплакала. Вылезла из-под одеяла, босиком прошлёпала к столу и взяла кружку. Молоко было таким, как всегда. Только мамы не было…
Утром её разбудила хозяйка: «Вставай, картошка на столе. Школу проспишь, вставай, Лида!» - И увидев, что девочка открыла глаза, вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Обжигаясь и дуя на пальцы, Лидочка кое-как очистила картофелину, обмакнула её в соль, надкусила и, скривившись, положила обратно в миску. Без молока картошка казалась невкусной.
Тётка Вера приносила ей молоко днём, когда Лидочка возвращалась из школы. Половину кружки девочка выпивала в обед, половину оставляла на вечер. Кружка большая, поллитра входит, и по расчетам тётки Веры молока девочке вполне хватало – маленькая, худенькая, в чём душа держится, много она не выпьет, поллитра хватит за глаза. Тётка Вера не учла одного: молоко было таким вкусным, таким восхитительно сладким, что как ни отмеряла Лидочка «норму», молоко само текло в горло, и на утро в кружке ничего не оставалось.