Страница 16 из 50
— Черт. Извини. Сколько время?
— Пора вставать.
— Наверное, я выключила будильник, — говорит она, смущаясь.
Она хорошенькая, когда краснеет.
— Давай вставай.
Я жду, пока она не потянется за толстовкой, чтобы убедиться, что она снова не заснет. Я мог бы позволить ей продолжать спать, я прекрасно проведу остаток ночи в одиночестве.
Но я хочу, чтобы она прошла через все это. На тот случай, если Лейси права и Дейзи привыкла плыть по течению, я думаю, что ей не помешает поработать над собой.
Пока она готовится, я захожу на кухню, наполняю термос кофе, беру кружки, а затем поднимаюсь наверх. Лейси и Ричард, без сомнения, крепко спят внизу, в своей каюте.
Я сажусь за руль и откидываю голову назад, любуясь ночным небом.
Быть на яхте ночью — это вид, который никогда не перестанет захватывать дыхание. Бархатное черное небо, такое плотное, что могу поклясться, видно как глубоко уходит вселенная. Звезды вкраплены, как белые алмазы, некоторые из них полностью сформированные призмы, другие просто крапинки и звездная пыль, как будто кто-то бросил сверкающего сахара в ночное небо, и он застрял, кружась в разноцветных галактиках.
— Святые угодники, — говорит Дейзи, появляясь на палубе и выглядя очень маленькой в своей толстовке.
Она с открытым ртом смотрит в небо над головой.
— Это реально?
Я киваю.
— Просто темно небо, — говорю я ей. — Никакого ночного загрязнения. Нигде не найдешь столько звезд, как здесь.
— Ух ты, — говорит она, задыхаясь.
Мне нравится ее удивление, как будто она смотрит на звезды в первый раз.
— В Сан-Франциско много тумана? — замечаю я.
— Да, но даже на ферме моих родителей небо никогда не выглядело так, как сейчас.
Я протягиваю ей чашку кофе.
— Поможет тебе проснуться.
— Я уже проснулась, — говорит она и смотрит на меня своими большими голубыми глазами. Даже в темноте они светятся. — Но все равно спасибо.
Она тянется за кружкой, и наши пальцы соприкасаются.
Это ничего не должно значить. Это не должно быть чем-то особенным.
Но так и есть.
Ощущение ее пальца, когда он касается моего, не должно превратить меня в подростка. Но дело не только в этом. Между нашим контактом возникает жужжание, электричество, которое не может быть воображаемым.
Возьми себя в руки, говорю я себе и смотрю на горизонт.
— Значит, у нас ночной дозор, — говорит она, садясь слева от штурвала и сжимая кружку в руках.
— В общем, неинтересно.
Она бросает на меня взгляд.
— Почему это? Что мы будем делать?
— Думаю, это интересно только мне. Если бы ветер был в нашу пользу, мы могли бы проскочить здесь. А так, мы можем просто сидеть сложа руки.
— Звучит неплохо, — говорит она, ставя кружку между колен и заправляя волосы под капюшон.
— Ветер продолжает толкать нас в неверном направлении. Но со временем это должно прекратиться. Может быть, добавит день к нашему путешествию.
При этих словах она напрягается.
— Не волнуйся, — говорю я ей. — Не все дни будут такими, как сегодня.
Я отчасти лгу, потому что всё, вероятно, будет только хуже.
— Я надеюсь на лучшее и ожидаю худшего, — криво усмехается она и вздыхает. — Что довольно печально, потому что когда-то я надеялась на лучшее и ожидала тоже лучшего.
Я внимательно наблюдаю за тем, как она теребит губу между зубами.
— Знаешь, я думаю, что именно так мы все хотим жить. Тебе повезло, что ты так долго это делала.
Она запрокидывает голову и смотрит на звезды.
— Я слышала это всю свою жизнь. Что мне повезло. Теперь я уже не так в этом уверена.
— Почему ты так говоришь?
Она пожимает плечами.
— Даже не знаю. Для меня не было ничего легко… Я много работала, вопреки всему, что могла бы сказать Лейси.
— Лейси может говорить все, что угодно, но ее там не было, никогда не было на твоем месте.
Ее глаза фокусируются на моих, и озорная улыбка играет на ее губах.
— Ты что, заступаешься за меня?
— Я бы не стал заходить так далеко.
— Как… дипломатично, — она размышляет.
Затем ее лицо темнеет, когда она смотрит в свой кофе.
— Лейси думает, что она получила дерьмовый конец палки.
— В смысле?
— Она всего на три года старше, но когда вспоминаешь, как мои родители воспитывали её и меня… Они ведь религиозные, верно? Не в плохом смысле. Они всегда очень поддерживали нас. Но… с Лейси они были очень строги. Я думаю, что мама немного боролась с этим, прежде чем, наконец, забеременела, и они так боялись потерять Лейси, что никогда не выпускали ее из виду. Они не позволяли ей заводить много друзей, никогда не покупали ей новую одежду, никогда не позволяли ей есть вредную пищу, никогда не отпускали на вечеринки с ночевкой. В старших классах они следили за тем, какую музыку она слушает, ей не разрешалось встречаться с парнями. Они знали, что у нее нет никакого интереса к семейной ферме, поэтому они подтолкнули ее к учебе.
— Мне кажется, ее они тоже подтолкнули на это.
— Ты прав. Они сильно давили на нее, чтобы она была лучшей, и, может быть, это делало Лейси еще хуже, я не знаю. Потому что она сама слишком давит на себя, чтобы угодить родителям, и ведет себя так до сих пор.
— А как насчет тебя?
— Я? Мне не дали ничего, кроме свободы. У меня было много бойфрендов, я засиживалась допоздна, пила и курила травку, делала всё, что хотела. Мне повезло, что я любила школу, потому что думаю, что они даже не заставили бы меня хорошо учиться.
— Значит, Лейси обижается на тебя, потому что ты получила полную свободу, а она — нет.
— Да, обида — самое подходящее слово. Но…дело в том, что мне не лучше. Ведь именно она привлекла к себе все внимание. Мои родители заботились о ней, им было наплевать на меня. Они позволяли мне делать все, что угодно.
— Это неправда, — говорю я ей. — Я провел много времени с твоими родителями, они очень гордятся тобой.
— Но раньше все было по-другому. Поэтому, хотя Лейси обижается на меня за мою свободу, я обижаюсь на Лейси за любовь и внимание, которые она получила.
Слова висят в воздухе между нами, пока их не уносит ветром, и у меня такое чувство, что Дейзи никогда не произносила этого вслух, никогда не говорила это кому-то другому.
Почему это заставляет меня чувствовать себя особенным? Я не знаю.
— Итак… — продолжает она, понизив голос. — Все очень сложно, — она смотрит на меня. — Тебе повезло, что у тебя нет ни братьев, ни сестер.
Я замираю и чувствую, как бледнеет моя кожа.
Потому что она не знает.
И это вовсе не секрет, я просто не люблю говорить. Но я не могу. Только не здесь, на воде.
Это нездорово, говорит тот голос, который ревет громче всех на море. Ты назвал лодку в ее честь и решил, что этого достаточно, что именно так ты справился с ее смертью.
Я закрываю глаза, борясь с этим чувством.
Только не здесь. Не сейчас.
— Я не знаю, что мне теперь делать со своей жизнью, — говорит Дейзи.
Я моргаю, загоняя горе глубже в свое сердце.
Сосредоточься на ней. Сосредоточься на Дейзи.
Я прочищаю горло.
— В каком смысле?
— Во всех. Во всех смыслах.
— Я не сомневаюсь, что ты сможешь найти другую работу в отделе маркетинга. Может быть, даже лучше.
— Я знаю, — говорит она. — Я в этом не сомневаюсь. Но… Я не уверена, что хочу этого. Я взялась за эту работу, потому что мне повезло сразу после окончания школы. Один отец моего тогдашнего бойфренда работал там и устроил меня на стажировку, вот и все. Я никогда не училась в колледже. Я хотела, но не пошла, потому что не было необходимости. Я осталась на этой работе, потому что она облегчала мне жизнь. Но… Я начинаю думать, что я не получала никакого опыта, или удовольствия, кроме зарплаты.
— Но в этом нет ничего плохого, — замечаю я, вспоминая много раз в своей жизни, когда я делал любую работу, которую мог, чтобы заработать деньги.
С другой стороны, у меня была цель, и она всегда заключалась в том, чтобы покупать лодки и делать то, что я делаю прямо сейчас.