Страница 5 из 139
-Кору дерева одного, матушка, - с готовностью ответила Велька. - Далеко растет, за морем. И масло из него же.
-А для чего это надобно?
-Ничего лучше жар из ран не вытягивает. По бабкиному рецепту зелье варить буду. Пока сваты едут, глядишь, успею... - добавила, не удержалась, стрельнув лукавым взглядом.
-Доброе зелье, значит, - кивнула княгиня, улыбнувшись шутке, - зови купца сюда, здесь с ним и говори, казначей расплатится, может, и ещё чего прикупит. Вот как Чаяна делает. И купцу честь, и тебе ни к чему самой по торговым рядам бродить. Лекарские уменья - это хорошо.
-Да, матушка, - наклонила голову Веля, - я поняла.
И тут же подумала, что сестрица Чаяна и сама иной раз не прочь пройтись по веселой ярмарке, по рядам, с подружками-боярышнями, с мамками, с девками, с отцовскими кметями для охраны — как же иначе из ворот выпустить эту лебедь белую? Шум, гам, кто бежит поглазеть, кто прочь сломя голову. Лучше уж она сама, потихоньку.
Княгиня видела упрямо сжатые губы падчерицы и даже не усомнилась — по-своему девчонка сделает. Ну, боги с ней. Лишь бы без шума. И сразу, как кончится праздник, пусть отправляется на свои болота, от греха, пока сваты с Чаянкой не уедут. Нет, поменять их местами, как вот дочка в шутку предлагала, это счастье было бы, и никакого приданого не жаль. Только ведь невозможно это, не выйдет ничего! А ещё и Вельку за так потерять нельзя, ею можно будет с толком распорядиться. Княжеская дочь, хоть и от меньшицы безродной. Дарица ведь не только матерью была, но и вериложской княгиней.
-Матушка. Ты говоришь, отец меня бережет. А от чего? - спросила Велька.
Княгиня помедлила, обдумывая осторожный ответ. Сказала:
-От того бережет, что он когда-то кириярцам всех своих дочек пообещал. Сгоряча. Не хотел он, оговорился ненароком, да слово не воробей! Тогда ведь и Чаяна еще не родилась, хотя был знак, что дочку ждем. А о других дочках и не помышляли. Кариярцы, похоже, о тебе до сих пор не знают, вот пусть и дальше так будет. Зачем вам двоим в один род уходить? Не маленькие, понимать должны.
Девушки переглянулась. Для них как раз это было бы неплохо, если на чужбину, так вместе. Простых девок так и отдают, княжон — нет. Конечно, понимают они, не маленькие.
-Спать ложитесь, - княгиня тяжело поднялась, - утро вечера мудренее.
Она устала не меньше прочих за долгий и хлопотный день. Уже в дверях услышала, как Велька предложила Чаяне:
-С тобой остаться? А то ещё снова плакать начнешь.
-Оставайся, - сразу согласилась та.
Вот и хорошо, вот и ладно. Хорошая девчонка родилась у князя от меньшицы с болота, разумная. Её бы не страшно было отправлять за сорок лесов и за девять гор, и к тамошним волхвам огневым и ветряным, и к колдунам берендеевым с оборотневыми ведьмами вместе! Что с ней там сделается, с огневой волхвы внучкой! С тех пор как бабка её пришла да поселилась в Сини на болотах, окрестные леса ни разу не горели, и земля под ними тоже, а земля там горючая, как нигде. И руду болотную бабка поднимала. Со всей Сини ей подношения несли. Некоторые, говорили, на подходе к усадьбе кланяться начинали, как будто это богово капище. Захоти эта волхва для дочери высокой доли — неизвестно, хозяйничала бы ещё княгиня Дарица Стояновна в своих вериложских княжеских хоромах. Так нет же, ничего такого старуха не захотела. Поклон ей за это.
Муж, князь Велеслав, её, Дарицы, стена каменная, от всех невзгод! В нынешней беде он один и виноват. На большом пиру в честь победы над Степью, напившись медов, и мудрый человек способен глупостей натворить, а был ли таким уж мудрым князюшка в молодые свои годы, когда старшие сыновья пешком под стол ходили, а дочку Чаянку ожидали со дня на день? Сказаны были слова, и все их слышали! Что же теперь...
А сколько слез пролила Дарица, когда девочка эта, Велья, родилась. И ещё раньше, как положил князь Велеслав глаз на красавицу с болота. Была Дарица княгиней, любимой и единственной, троих детей родила, а тут — другая! Кому не будет больно, обидно? Толку-то. Муж в своем праве. Можно быть разумной, высокомерной, холодной, бесстрастной — на людях, а от своей подушки как боль скрыть? Время прошло, притерпелась. И не привез князь в Верилог свою меньшицу и её дочь, вот и хорошо. Глаза не видят, и на душе легче. А потом, когда умерли и меньшица и её мать-волхва, и Велья появилась в хоромах, княгиня Дарица приняла её как дочь, своим платком ей плечи укрыла, материнские обязанности на ней теперь.
Велья... Имя-то какое, словно птичье. Чужое. По своему роду назвала волхва внучку, и отец-князь согласился. Мать, говорят, была красавицей. Княгиня её так и не увидела ни разу, хоть и любопытно было. Сдержалась. Побольше высокомерия, стужи в глазах — что ей неведомая девка с болота, с собой ровнять? Будто мало их, что князю всегда улыбнуться готовы. Таких пусть хоть десяток, всё равно княгиня — она одна.
Какая бы раскрасавица ни была Аленьина дочь, Велье, видно, материной красы неописуемой не отсыпалось. Эта больше в отца пошла лицом, нянька старая твердит, что на бабку свою, Велеславову матушку, сильно похожа. Что ж, личико милое, пожалуй, но и только. Волосы вот материны вроде бы, с рыжиной, не Чаянин янтарный шелк, а жестче и кольцами завиваются, распустит косу — как водопад буйный по спине, когда вода на камнях да порогах играет. Неплоха девка, если одеть как следует, тогда кому хочешь показать не стыдно.
Неплоха, да. Но с Чаяной её не равнять. Дочка всем пошла в княгинину родню: ростом высокая, в талии тонкая, в бедрах пышная, лицом белая, брови тонкие, ровные, соболиной черноты, от длинных ресниц на щеках тень лежит, глаза цветом как грозовая туча, а лицо, должно быть, как у самой Лели Светлой(6) — краше и представить-то трудно. Может, Леля и краше, да кто её видал? Ходит княжна, как лебедушка плывет, а коса-то — загляденье, почти до колен, и цветом как янтарь, в котором солнышко играет, или как первый летний мед, в такой косе что хрусталь, что жемчуг богатством не кажутся, и без них не хуже.