Кормилец

И все же сейчас Место выглядело не так броско, как раньше. Теперь, когда тысячи специалистов, энтузиастов и просто бездельников ежедневно обследуют поверхность Земли, первоначальный вид был бы слишком опасным. Люди были нужны Месту, но для того, чтобы сохранять контроль, этих людей не должно было быть слишком много. На первом снимке, тогда еще черно-белом, с убого низким разрешением, Место выглядело как нейрон – ядро с отходящим от него тесным переплетением отростков. Фантастическое зрелище. Сейчас сеть из корней практически исчезла. Скорее всего, корни замело пылью. В ветреную сухую погоду там должно быть много пыли из-за перекопанной земли. Проплешина выросла и потемнела. Пожалуй, глазом оно могло показаться только человеку с разыгравшимся воображением.

– Человеку вроде меня, – сказал Игорь вслух. – Для всех остальных оно выглядит как курган, карьер или пруд.

Игорь дважды ткнул пальцем в экран. Увеличенное до максимума изображение превратилось в картину кубистов. Где-то Игорь читал, что со спутника можно читать лежащую на земле газету, но снимков такого качества или даже близкого к нему никогда не попадалось. Он приблизил планшет к глазам. В черноте зрачка можно было разглядеть все цвета радуги. В том числе и бирюзовый.

И все же, несмотря на маскировку, время от времени там должны оказываться случайные люди. А как иначе? Иначе и быть не может. Охотник или грибник. (Не приведи господь встретить там зверя или поесть собранных там грибов.) Или еще кто-то, кого не останавливает ни странная патологическая веселость, растущая по мере приближения к полянке, ни знак «Стой! Опасная зона!». И вот еще один человек становится свидетелем чуда. Но – снова никаких проблем. Место сумеет заставить его сохранить секрет.

Игорь прислушался к тому, что делается наверху. Тишина. Ни шороха одежды, ни сопения (Сережа часто сопит, когда на чем-то сосредоточен). «Кладбище надежд» растет неслышно.

– Сережа, с тобой все в порядке? Я сейчас поднимусь.

Прежде чем убрать планшет под телевизор, Игорь удалил историю просмотров. Марина время от времени заглядывала туда. Контролируя интересы дочери, жена могла вдруг обнаружить странные интересы мужа. Ему бы этого очень не хотелось.

7

«Запись 2 от 22.09.2017 г.

Когда-то я читал про советского хирурга, участника полярной экспедиции, который сам себе вырезал аппендицит. Не помню фамилии, но не важно. Хочется думать, что в каком-то смысле я повторяю его поступок. Однако в голову упрямо лезет барон Мюнхаузен, который пытался вытащить себя за волосы из болота. Ладно. Это так, к слову. Вернемся к нашим баранам.

С чего все началось? Вероятно, в поисках ответа можно было бы исписать десяток тетрадей. Я начал историю с Шматченко, но были еще некоторые обстоятельства, о которых стоит упомянуть.

Мы решили стать родителями через три года после свадьбы. Для молодых людей, живущих на съемной квартире от зарплаты до зарплаты, это было довольно смелое решение. Помню тот вечер, когда после ужина Марина сказала: «Давай заведем ребеночка», а я кивнул в ответ. Как Адам с Евой, мы по взаимному согласию стали на дорожку, уводящую из Райского сада. Только в отличие от библейских героев наша тропинка вела не на Землю, а прямиком в ад.

Мы решили завести ребенка. Сейчас это звучит забавно. Но кто мог знать? Помню, как, впервые не надев презерватив, я на полном серьезе прикидывал дату рождения.

– Казино «Удовольствие» приветствует своих гостей. Ваши ставки, господа? – шептал из темноты спальни невидимый крупье.

– Ставлю на двадцать четвертое апреля. На белое, как новая пеленка, – мысленно отвечал я и лез к Марине под одеяло.

– Не угадали. Шестое июля. Красное, – спустя пару недель злорадствовал плод моей фантазии в белых перчатках, клетчатом пиджаке и с бабочкой на шее. – Красное, как использованный тампон.

Спустя несколько месяцев, когда отсутствие беременности больше невозможно было объяснить случайностью, мы вышли на Первый уровень обеспокоенности. Занимались сексом по календарю в рекомендуемых позах, пили витамины и гуляли вечерами в парке. Гуляли преимущественно молча, хотя думали об одном. Тогда я и стал обращать внимание на детали, которых прежде не замечал. Оказалось, что Марина отворачивается от беременных, что я сам перестал ходить по лестнице, чтобы не видеть детскую коляску на лестничной площадке этажом ниже, что по пути на работу каждый день обхожу стороной два детских сада и магазин «Детский мир». Кстати, мертвые зоны в моем маршруте существуют и по сей день – это моя фирменная фишка.

Как-то на шашлыках у Никифоровых, когда я вернулся из туалета к столу, прежде шумно галдящая компания вдруг примолкла. Пауза запомнилась. Через полчаса, когда граница неловкого сдвинулась, а языки развязались, я спросил у Сашки, что именно Никифоров говорил обо мне. Сашка долго вспоминал, а потом сказал: «Ничего. Он рассказывал про свою дочку». Не столько отсутствие ребенка как такового, сколько чувство собственной неполноценности отравляло нам жизнь.

Не все были так деликатны, как Никифоров. Отлично помню, как активно взялась за нас Вера Васильевна. К тому моменту Свидетели Иеговы уже прочно держали тещу под уздцы. Она принесла Библию с дарственной надписью «Сестре Вере от Наставника», несколько икон и два тряпочных мешочка с сушеной травой. Утренний чай приобрел терпкий травянистый привкус, а прикроватная тумбочка в спальне превратилась в иконостас. Пару раз я заставал жену с тещей на кухне читающими вслух Священные Писания при свете тонких церковных свечей. Сказать прямо, что все это чушь, означало обидеть Марину. Я разворачивался и шел смотреть телевизор. В конце зимы Вера Васильевна отправила Марину в Петербург к святым мощам. Не знаю, что ей сказал иеромонах Филарет, к которому она ходила на прием, но из поездки жена вернулась несколько приободренной. Заряда оптимизма хватило на три месяца.

К лету стало ясно, что ни аэробика в кровати, ни Марьин корень, ни кости святой Ксении нам не помогут. Мы перешли на Второй уровень обеспокоенности.

Марина обратилась к врачам. Ее положили на месяц в Центр матери и ребенка. Оттуда она вышла с диагнозом «бесплодие», пачкой рецептов и советом «надеяться на лучшее». В то время уже делали ЭКО, но стоила процедура больше моего годового заработка.

Если не можешь изменить ситуацию, попробуй изменить отношение к ней. Вряд ли Марина осознанно следовала этому тезису, но после двух лет тщетных попыток забеременеть она все чаще стала говорить о приемных детях. «Мир не такое уж замечательное место для того, чтобы радостно открывать в него двери новым людям, – говорила она. – И вместо того, чтобы добавить к шести миллиардам еще одного несчастного, разумнее попытаться сделать счастливым кого-то из уже живущих». Когда аутотренинг не срабатывал, Марина запиралась в ванной, и сквозь тонкую гипсокартонную перегородку я слышал ее плач. Пытаться ее успокоить означало продлить страдания. Я включал телевизор и добавлял звук.

Женившись на бесплодной женщине, я превратился в кастрата. До свадьбы Марина ничего не говорила про непроходимость маточных труб. Могла ли она не знать об этом? Изменило ли бы такое признание мое намерение жениться? Не знаю. Но не произнесенные ею слова порождали в моей голове темные мысли. Я чувствовал себя обманутым.

Глядя в экран, я думал о Наташе, которая через день заходила в гости. Крутила задницей и трясла сиськами у меня перед носом. Хочешь – давай. Я с удовольствием. Это был самый простой и самый короткий выход из ситуации. Если Марина не может стать матерью, пусть ею станет кто-то другой. Я был почти уверен, что Наташа согласится. Ребенок на стороне – не такое уж уникальное явление. А Марина? Если она обманула меня, у меня есть моральное право сделать то же самое.

Потом мне становилось противно от собственных мыслей. Я говорил себе, что люблю свою жену. Что рано или поздно у нас все получится. Что будут дети и надо только еще немного подождать. Добавлял громкости на телевизоре. Но заглушавшая плач Марины болтовня ведущих не перебивала моих собственных мыслей.