Кормилец

Пару недель назад появились первые тонкие аллюзии, как легкий ночной туман над кладбищем. Новый зоомагазин на Ленина с плетеными птичьими клетками в витринах. Мужик с лопатой наперевес на рекламном щите рядом с парковкой. Потом намеки стали грубее. В среду в «Магните» рыжая девчонка с кем-то громко объяснялась по телефону: «Нет. Теперь никто. Просто знакомая». А вчера в гараже на полке он обнаружил этот самый журнал, который сейчас лежал у него на столе. Сборник кроссвордов «Умники и умницы», шестой номер за две тысячи третий год.

– Это ведь не просто совпадения. Верно? – вслух спросил он себя.

Игорь повернулся к книжной полке, на которой стоял портрет-шарж Фрейда. Нос основателя психоанализа на картине одновременно являлся согнутой ногой обнаженной женщины, а густые брови – лобком. Подарок Северина на сорокалетие. Фрейд, слава богу, ничего не ответил. На этот раз. Но если все пустить на самотек, рано или поздно Фрейд заговорит, и тогда место работы превратится для Игоря в место заключения.

– Стоп. Давай без истерии, – вслух оборвал себя Игорь. – Да. Проблемы есть. Но я еще не разговариваю по телефону с инопланетянами и не копаю убежище в преддверии ядерного апокалипсиса.

Игорь взял со стола журнал и поднес к глазам.

На обложке была нарисована блондинка в очках и с карандашом в руке, выглядывающая из-за высокой стопки книг. Ее широкая улыбка по замыслу художника должна была выражать счастье от интеллектуального развлечения, но на Игоря сейчас она производила совершенно иное впечатление. Девица злорадствовала. Ты думал, что все позади, но все только начинается.

Когда-то на журнал поставили то ли стакан, то ли бутылку с маслом – и на обложке осталось подковообразное пятно. Масло прошло сквозь тридцать шесть страниц и проявилось на тыльной стороне. Что бы могло значить это тридцать шесть раз повторенное С – «СНОВА» или «СМЕРТЬ»? В любом случае, точно не «СЧАСТЬЕ».

Игорь отложил журнал, взял со стола ручку и склонился над тетрадью.

Итак, отправные пункты повествования: мои мысли, мои желания, мои страхи. И все в прошедшем времени. Разделы заведомо неравносильные, и надо будет очень постараться, чтобы последний не вытеснил остальные.

2

«Запись 1 от 21.09.2017 г.

Допустим, я болен. Тогда возникает вопрос: «Как все началось?» Не в смысле сроков и обстоятельств появления первых проблем с психикой, а в смысле причин появления этих проблем.

Прекрасно помню тот день, когда я познакомился с Шматченко в шестом кабинете. Это случилось через месяц после того, как я ушел из поликлиники и устроился в диспансер. Выходит, мне тогда было двадцать восемь.

Когда я вошел в кабинет, Шматченко уже был там. Он сидел на привинченном к полу стуле в дальнем конце комнаты, туго спеленатый в смирительную рубашку. Кстати, одна из последних смирительных рубашек в диспансере. Крепкая мешковина родом из СССР продержалась до две тысячи пятого. Ему было под семьдесят. Несмотря на худобу, это был вполне крепкий дед. Шматченко спал. Лысая голова склонилась, подбородок касался груди. Приоткрытые губы чуть изогнулись в снисходительной улыбке, обнажив крупные желтые зубы. Я не мог работать со спящим и хлопнул дверью чуть сильнее, чем требовалось. Шматченко открыл глаза и посмотрел на меня. Глаза белые и пустые, как матовое стекло, зрачки светлые, едва различимые.

– А где Боря? – спросил он, и под тонкой пергаментной кожей старика проступили желваки. – Боря обещал принести мне соль. Они ее боятся.

Я ответил, что Савенко ушел в отпуск. Про фирменный трюк Бориса Алексеевича – перед отпуском раздавать коллегам самых безнадежных больных и не забирать их обратно по возвращении – в ординаторской слагали анекдоты. Но на тот момент я ничего об этом не знал и воспринял подлянку как проявление особого доверия.

– Мне нужен Боря, – запротестовал Шматченко, когда я сказал, что Савенко в данный момент принимает солнечные ванны где-то под Геленджиком. – Он обещал принести мне йодированную соль. В нашей воде не хватает йода. Вам это известно? Отсюда проблемы с щитовидкой. А если в воду для полива добавлять несколько капель йода, то огурцы вообще не будут болеть.

И его понесло. Помню, что в те годы я особенно был внимателен к резонерству. Пытался уловить логику мышления больного, которая впоследствии должна была помочь в терапии. Шматченко раскачивался на стуле, вновь прикрыв глаза и погружаясь в собственную болтовню все глубже и глубже. Я было попытался его перенаправить, но безуспешно. Он меня не услышал. Случись это сейчас, я бы не стал его прерывать. Подождал бы и дал ему выговориться. Даже если бы на его разглагольствования ушел час. Хотя нет. Вру. Случись это сейчас, я бы вышел из кабинета. Выбежал из больницы. И больше никогда туда бы не возвращался.

Шматченко продолжал говорить. Я открыл папку, которую перед отъездом передал мне Борис Алексеевич, и отыскал вопросник. Бумаги выглядели странно: никаких скоб и скрепок – только клей. Привет от Ганнибала Лектора и Сары Коннор. Пройденные пункты были обведены кружком, а на противоположной стороне разворота были записаны ответы. Выглядели они даже для традиционно гнетущего бреда больных довольно зловеще.

«После смерти Вера оказалась слишком болтлива, я и пожалел, что не зашил ей рот».

«Умерла от стыда, и я похоронил ее в песочнице».

«Кажется, что на ветках висят тряпки, но на самом деле это кишки».

Еще я обратил внимание на род деятельности больного. В строке «Место работы, должность» было записано: «Народный целитель».

– Так, Олег Альбертович. Ладно. На чем вы тут остановились? – Я старался придать своему голосу невозмутимость и по-деловому обвел вопрос кружком. – Когда вы поступили в диспансер, в ваших карманах санитары нашли два собачьих глаза. Как они туда попали?

Пациент дернулся, как будто получил пулю в лоб, и замолчал. Потом зажмурился и стиснул зубы. При этом он продолжал улыбаться. Вены на шее вздулись в толщину пальца и зашевелились под кожей, как черви. Лицо побагровело. У меня мелькнула мысль, что сам Борис Алексеевич, возможно, не собирался читать все вопросы по порядку. Но дело было сделано.

– Я умею готовить отличный суп из собачьих глаз! – вдруг во всю глотку заорал пациент. – Но для этого мне нужна соль! СОЛЬ!!! Принеси мне соли или выпусти меня отсюда. Верни вещи и телефон!

Мумия – а именно на внезапно ожившую мумию Шматченко тогда стал похож – потянулась ко мне и оскалилась. Из раскрытого рта полетела слюна. Тело затряслось, словно к стулу подключили ток.

– Выпусти меня отсюда! Или я выйду сам! Прошагаю по трупам в белых халатах, вперед к светлому будущему! – Он рвался так сильно, что закрепленные к полу ножки стула больше не казались гарантией безопасности. Я встал из-за стола и попятился к двери. Находиться там было все равно что стоять перед разъяренной собакой и ждать, когда штырь, к которому привязана цепь, выскочит из земли.

– Я порежу вас всех чайной ложкой, которую мне дают за завтраком! – продолжал орать Шматченко. – Набью карманы вырванными языками! Гагарин не летал в космос, а его друг Микки-Маус работает на израильскую разведку. Слышишь ты, вонючий молокосос? Если ты сейчас же не принесешь мне соли, я вырву твои глаза и затолкаю тебе в рот!

Утром следующего дня я вручил санитару Мишке бутылку «Арарата» за то, что тот без спроса заглянул в кабинет и оборвал этот монолог тычком в нос».

3

Игорь проснулся усталым и разбитым. Ночью ему снова снилось проклятое дерево. Он сел на край кровати и подпер голову ладонями. В последнее время после пробуждения Игорь патологически медленно приходил в себя. Для себя он называл это «просыпаться», хотя понимал, что данная формулировка весьма условна.

В свете утреннего солнца ночные страхи расплывались и бледнели. Но не исчезали. Взгляд скользнул по кровати и замер. Смятая простыня на том месте, где спала жена, выглядела до дрожи знакомо. Но тогда была ночь и спальня была меньше. А снизу не доносились звон посуды и журчание воды из крана.