Страница 33 из 135
На все воля богов, но что же теперь? Нерастраченная ненависть требует выхода, но все, кому следует мстить, уже лишь бесплотные тени. И не он отправил их в небытие. Что же делать?
Разрушить их славу.
"Как он опрокинул фиванцев?"
Об этом помнят. Об этом говорят с горечью, хороня канувшие в Лету надежды, но помнят, ибо даже минувшую славу не забывают, она – то, что поддерживает огонь людских сердец в дни беспросветного отчаяния.
Как разрушить славу? Превзойти, принизить, стереть из памяти, заменив другой, свежей, горячей и светящейся, как раскалённый клинок только что откованного меча, ещё не закаленный погружением в масло.
"Как он опрокинул фиванцев?"
Он, Александр опрокинет фокейцев и афинян. Его, Александра, имя будет звучать годами на пирах мужей, восхищённо цокающих языками при воспоминании о былых днях молодости и этой стремительной атаки. Его атаки, Александра, не Македонянина, но Линкестийца!
– Алалалай!
Гетайры ворвались в брешь между союзническими фалангами и, забирая вправо, обрушились правым углом своего ромба на край фокейского строя, разя копьями сверху вниз, топча конями бездоспешных гоплитов в задних рядах фаланги, ошеломлённой, словно ударом молота по голове. Александр, развивая успех, рвался дальше во вражеский тыл. Ромб, не задерживаясь, не сбиваясь в кулак, что способен сворачивать не челюсти, но целые армии, вытягивался в длинную тонкую дугу. Она отрывалась от спешащих следом щитоносцев, которые тоже вломились в брешь, схватившись врукопашную с гоплитами обеих фаланг.
Фокейцы дрогнули, афиняне заколебались, в то время, как Асандр ещё даже не подошёл на расстояние удара. Антипатр наступал быстрее, и вся длинная линия македонской тяжёлой пехоты уже столкнулась с союзниками. Тех вдвое больше, но центр почти расстроен, эллины угодили в клещи, повторялась Херонея.
– Пора! – коротко приказал Ликург.
– Паллада! – грянуло за спиной Линкестийца, но тот был слишком занят: забыв обо всём на свете, он с упоением давил разбегающихся перед ним гоплитов.
Сначала никто не понял, что произошло. Гипасписты, дравшиеся с афинскими гоплитами, не сразу разобрали, что в сражение включилась новая сила. Щитоносцы словно в зеркало упёрлись: новый враг был под стать им, столь же подвижен и быстр. Но это только на первый взгляд, а вот на второй...
Филипп создал корпус щитоносцев, как среднюю пехоту, не имеющую панцирей, вооружённую недлинными копьями и гоплитскими щитами. В сражениях гипасписты поддерживали конницу, связывая её с неповоротливой фалангой, и прекрасно зарекомендовали себя. Но средняя пехота не была единоличным изобретением македонского царя, придумал её, немного ранее, афинянин Ификрат. Он пошёл гораздо дальше Филиппа, отобрав у воинов тяжёлый и слишком большой гоплитский щит. В войнах прошлого именно от него, в первую очередь, норовил избавиться бегущий с поля боя. Не случайно спартанки, провожая мужчин на войну, говорили: "С ним или на нём". Ификрат не стал облегчать гоплитов, как Филипп. Ификрат утяжелил пельтастов. Они оставили себе плетёный щит, получили копьё и шлем, а вместо поножей высокие сапоги, которые, как и саму новую пехоту, по всей Элладе прозвали "ификратидами".
Изобретение оказалось невероятно удачным, дошло до того, что афиняне некоторые сражения стали выигрывать одними ификратидами, без фаланги гоплитов.
И вот эта сила, ведомая Ликургом, обрушилась на гипаспистов и, потерявших пробивную мощь, гетайров. В спину растянувшимся в нитку всадникам. Одного эффекта неожиданности оказалось достаточно для того, чтобы македоняне дрогнули, а численное превосходство эллинов, уже вроде бы превозмогаемое, всей своей неподъёмной массой обрушилось на плечи покачнувшегося гиганта.
Гипасписты бросились бежать. Мимо, спешащей в драку, македонской фаланги.
– Что это?! – удивление Асандра было неподдельным, – стоять, собаки!
Но бегущих не остановить. В голове каждого бойца асандрова таксиса в эти мгновения промелькнула одна и та же страшная мысль:
"Поражение!"
А враг, словно гераклову силу получил!
– Паллада!
– Все, как один!
Пользуясь минутным оцепенением македонян, афиняне прорвались вплотную, и не в одном-двух местах, а почти по всему фронту. Их слитный удар ошеломил педзетайров. Первые ряды "пеших друзей" словно ураганом смело. Лучших воинов. Асандр, занимавший, несмотря на возраст, место димойрита, внезапно оказался в непосредственной близости от украшенных совой Афины щитов.
Расстроенная фаланга не в состоянии сопротивляться долго, противостояние монолитов – всегда состязание нервов. Многие сражения в прошлом были проиграны ещё до столкновения наступающих друг на друга шеренг, и вся кровь лилась во время избиения бегущих. Так случилось и теперь. Потери педзетайров ещё не велики, не смертельны, но от боевого духа не осталось и следа, они уже не воины, они – стадо ищущих спасения баранов.
– Стоять! Сохранять строй! – в отчаянии кричал Асандр, беспорядочно размахивая обломком сариссы, почти ничего не видя перед собой. Немногие, ещё державшиеся рядом, падали, один за другим или, бросая копья и щиты, показывали врагу спину. Таксиарх прошёл множество боев и прекрасно понимал, что это все, смерть, но в такие мгновения лишь одна мысль раненной птицей бьётся в голове каждого воина, кто не опуская оружие, сражается до конца. За торжествующе-сосредоточенными лицами врагов Асандр уже отчётливо видел ладью Харона, и душа молила лишь об одном: создать на той последней пристани, как можно большее столпотворение, утянуть за собой ещё хоть парочку этих... И тогда, в недолгие мгновения, отпущенные до момента, когда губы коснуться вод Леты, душа возликует от радости.