Страница 64 из 83
Нэриаэаренна.
659г.
Рони и в самом деле приходила каждый день, упрямая, решительная. Усаживала сестру греться на солнышке, расчёсывала и заплетала медные косы, помогала Карнариэ купать и переодевать больную. Приносила цветы и ленты, развешивала на стенах собственные немудрёные картины – словно всё это могло хоть как-то помочь. Ей – не мешали. Её заботы о сестре – только больше привлекали к ней сердца.
В Яшмете всё чаще поговаривали о том, что красавице-каннке не так долго осталось жить в отчем доме, её ждала другая, более величественная судьба, и – об этом не без гордости – она казалась достойной её, как никто другой. Если уж небеса одаривают – то не скупятся. Всё было в Ронье Эмметской: совершенство лица и тела, озарённое красотой души, ровным внутренним светом – без бурь, метаний и надрыва. Её – любили. А она – любила весь мир.
Да, такой, каким он был – несовершенный, иногда несправедливый, исполненный горестей и обид -он всё же оставался полным чудес и надежды на счастье. Светлой душе, золотому сердцу – даже небо улыбается ласково.
Прост и понятен был лежащий впереди путь – любви, радостного труда для всеобщего блага, утешения – страждущих, награждения достойнейших, оправдания доверия; и она шла вперёд – не зная ни тревог, ни сомнений, ни чарующего зова ложных маяков в тумане.
Путь – Тиилпэри Спарсэнинн, Владычицы Спарсианской.
Прекрасной даме - благородного рыцаря.
Всякой фигуре – своё место на доске.
Нет, она не знала своего будущего мужа. Она даже почти ничего не слышала о нём – зачем? Он – Правитель самой северной страны Уумара, дальше которой – только проклятые земли Тэллеандэ, гнездовища пиратов и пороков. Он – справедливый и мудрый король, его страна – на полустрове, там – белые скалы, туман в поросших древними елями долах, обласканные бледным солнцем черничные поляны, седой песок побережья, на котором ей – ещё никогда не видевшей моря, но уже готовой полюбить его всей душой – предстоит оставить свои следы. Его герб – ало-золотой лис, бегущий наперегонки с осенней листвой, подгоняемой ветром.
… отец будет гордиться ею, мать – примет как должное, как принимает всё, что Ронья делает – не сомневаясь в ней ни мгновения, сестрёнки смогут приезжать к ней в гости, а Карниэ… няню Карниэ и Яску она заберёт с собой насовсем.
Как же иначе.
***
… а у тебя – этого – не будет…
Запомнила? Ой, только ради Ялы, не нужно всех этих гордых поз, закушенных губ…
Все хотят быть счастливыми. Все. И ты – тоже.
Но там, куда я веду тебя – этого не будет.
Выкинь из головы лишний хлам.
Синнорэндэ. И это не я сказала – ты сама.
Шаг.
А ведь хотела: ветер Восточного Моря, далёкие земли, выскоие горы, города и дороги – бери! Теперь-то можно…
- Можно? – самой себе не веря.
Чёрная Каньа – нет, Атали Сэлдэнска – смеётся:
- А сумеешь?
- И, - задыхаясь от безумной надежды, - в Кеорию?
- Как пожелаешь. Хоть к подножию Фэсса Кайракэ.
- И увидеть Антйоррэ, и Ингилор, и самого Астариэнна?
- Передашь ему – вот это…
Кто сказал: мрамор, обсидиан, звонкий лёд? Кто сказал: йирэдэ?
Это он никогда её не видел – настоящую – как улыбается лукаво и печально одновременно, как притягивает ошеломлённую рыжую каннку за выбившуюся из косы прядь, целует в кончик носа…
- Передашь?
Будто пелена упала с глаз и вокруг – всё не такое, как казалось; а, может, она прежде просто была – слепа…
И остаётся только глупо спросить:
- А раньше – до того как… ты понимаешь, о чём я… раньше – почему было нельзя?
- Было можно. А ты сама-то хотела?
Хотела ли она – когда сердце билось о рёбра, как птица в клетке, когда Дорога звала, манила, пьянила, когда ночами снились дальние страны, кровь по жилам – огнём текла, ядом, песнью небывшего, когда рвалась из медных оков плоти – бежать, бежать, лететь – хотела ли?
- А чего? – как это она раньше не замечала, что у Атали – совсем змеиные глаза? – Чего хотела? Чтобы кто-то большой и сильный взял за ручку и повёл – прямой тропкой к чудесам? Ястринэннский Ярренвейн, например?
… медом и полынью – чаша полна…
- Я тебя ненавижу, - обречённо.
Шаг.
***
Сердце Роньи – и без того не склонное долго унывать – лучилось счастьем: сестра очнулась. Вчера ещё лежала ко всему безучастная, смотрела в потолок; а сегодня уже упрямо ковыляла по двору, шатаясь от ветра. Ронья и Карниэ, конечно, не отходили от неё, не давая споткнуться и, не дай Яра, упасть! Яска шипела и ругалась – откуда только слова такие подцепила? Не иначе как от милых её душе оборванцев – ужас! Бледная – до синевы, всю весну проболела, глаза одни остались и нос – и без того длинный – совсем заострился.
- Ох, Яска, - Ронья вытирала слёзы радости кончиком кружевного шарфа. – А мне не верили, никто не верил, представляешь? Что в один день ты проснёшься…