Страница 14 из 96
Два здоровых комитетчика, выкручивая руки пленному, затащили его в допросную комнату.
Дешанель молча показал на стул с высокой спинкой и ремнями на подлокотниках. Пленного усадили и надёжно прикрутили, хотя он изо всех сил пытался вырваться.
Стул стоял посереди абсолютно пустой комнаты без окон и дверей. Стены были окрашены в серый цвет, бледное освещение давала единственная лампочка под потолком.
Флёр Дешанель расположился у одной из стен лицом к пленному повстанцу и рассматривал его. При этом лицо полковника не выражало ни единой эмоции. В отличие от своих коллег, он был в строгом деловом костюме, единственное, что его выдавало, — зажим для галстука с гербом Метрополии.
Повстанец чувствовал, что это не будет обычным допросом, он прекрасно знал, кто перед ним стоит, и готовился к худшему. Это был худощавый молодой человек, лысый, с глубоко посаженными глазами и застывшей ненавистью на лице. Неудивительно, что он пошёл в наступление первым:
— Я так понимаю, допрашивать меня будут недолго? Честно признаться, я очень устал, полковник Дешанель, и хотел бы поспать.
Флёр приподнял правую бровь и спросил:
— С чего вы решили, что допрос будет недолгим?
— Полковник, вам же явно не двадцать лет, а стул в этой комнате есть только у меня. Долго ли вы на ногах-то?
Дешанель пожал плечами и достал из кармана какую-то коробочку:
— Я готов допрашивать вас хоть сутки. Но вы правы, я попросил бы себе хоть какую-нибудь табуреточку. Как видите, мистер Леру, её нет. Значит, мне нужно поторопиться. Вас же зовут Пьер Леру, не так ли?
Пленный особо не удивился, что его личность уже раскрыта:
— Допустим, я Пьер Леру. Даже больше вам скажу, не допустим, а так и есть. Хотите, даже расскажу несколько фактов из своей биографии?
— А я смотрю, разговор у нас неожиданно клеится. Что ж, мистер Леру, я весь внимание.
— Я родился в поселении Миранда, колония Шарра. Мне двадцать три года.
Флёр кивнул и жестом показал Пьеру продолжать.
— Мои родители работали на медной фабрике, той самой медной фабрике, где меня задержали в момент штурма... Я даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор.
— Две недели, — учтиво подсказал Дешанель.
— Две… погодите, как две недели? Две недели?
— Две недели.
— Ну допустим. Моя мать умерла, когда мне было тринадцать, что-то с лёгкими. На Фабрике плавили медь, а когда плавится медь, выделяется большое количество соляной кислоты. Вы знаете?
— Нет, вот вы уже рассказали мне что-то новое. Видите, это не так сложно.
Пьер с ухмылкой посмотрел на Дешанеля, ожидая увидеть хоть тень издёвки. Но тот оставался непроницаем. Как будто ему и правда интересно было, как выплавляется медь.
— После её смерти я, отец, брат и моя младшая сестра получили крошечную подачку от Метрополии.
— Наверное, вы про пенсию?
— Называйте, как хотите. Может, я бы даже сказал вам за неё спасибо. Вырос и пошёл работать на шахту или на другую Фабрику, нашу-то закрыли вскоре после смерти мамы.
— Но?..
— Но. Вы знаете, что случилось с моей младшей сестрой?
— Во время мятежа, восемь лет назад, её, четырнадцатилетнюю девочку, изнасиловали и убили. Насколько я знаю, это сделала группа мятежников прямо в штабе колониальной полиции, — Дешанель оставался непроницаем. — Это ужасная трагедия, и я вам искренне сочувствую. И мне тем более непонятно, как после такого вы пошли в это, как вы его называете, Сопротивление.
Глаза Пьера налились кровью, и он попытался рвануть со своего места, но ремни только впились ему в предплечья и запястья.
— Ложь! Вы отлично знаете, что ложь! Её изнасиловали, жестоко изнасиловали. Отец рассказал как-то, когда выпил, он был на опознании тела. Во все места. А в конце на спине поставили клеймо! Герб Метрополии! Это, по-вашему, сделали мятежники?
— По мне, так ни частям армии Континента, ни той части полиции, что осталась верна Метрополии, было не до жестоких изнасилований. И, поверьте, мы не звери. У нас есть смертная казнь, тюремное заключение. Но вот клеймения в арсенале наших наказаний нет уже очень давно. Тем более, массового изнасилования. Штаб полиции на тот момент был занят мятежниками, что там творилось потом, детально устанавливало следствие.
Пьер горько усмехнулся и опустился обратно:
— Нам говорили то же. Только мы оба знаем, что это неправда. Метрополия всегда была очень изобретательна в отношениях с колониями. В самую гущу мятежников запустили несколько диверсионных групп, которые отлавливали детей и делали с ними примерно то же, что с нашей Жюстин. Тогда это было что-то вроде послания мятежникам и тем, кто их поддерживал: не прекратите бунт, это случится и с вашими детьми. После разгрома всё на самих же мятежников и свалили.
Дешанель пожал плечами:
— Я был тут восемь лет назад, от начала и до конца. Ничего подобного не было, уверяю вас. Было много пьяных и ошалевших от вседозволенности людей. Анархия выпускает на волю худшие человеческие качества. Потому я борюсь с ней всеми силами.
— Но что-то тех уродов вы найти не смогли. А я смог! Слышите, нашёл двоих! Они спокойно жили, причём в Терране. Никогда не были осуждены. Я втёрся к ним в доверие, и мне удалось разговорить их. Не просто так, разумеется, пришлось купить им выпить. Не раз пришлось. И они рассказали, сначала первый, потом второй, один в один! Они уже давно не виделись, я отлавливал их по очереди, и оба раза история была одинаковая. Они делали это на деньги Метрополии.
Дешанель почувствовал, что ноги начинают уставать, и решил немного размяться, потому неспешно двинулся вокруг стула:
— Вот бы вам и насторожиться, мистер Леру. Столько лет прошло, а истории одинаковы, как по нотам. Редко коллективная память бывает так точна. Впрочем, я вряд ли посажу в вашей душе зёрна сомнения, я это вижу. Вы верите в свою правду, что ж, это ваше право. Меня интересует другое.