Носферату

– А зачем галка? – повинуясь какому-то бессознательному порыву, спросил я, сам мысленно задаваясь вопросом, откуда профессору знать, как именно пахла Мона Лиза. Но Насяев был настолько поглощен своими воспоминаниями, что воспринял вопрос как часть своего монолога. Меня же в его последней фразе что-то зацепило, даже насторожило. Я попытался ухватиться за эту едва забрезжившую мысль, но ее бесследно смыло потоком профессорского красноречия.

– Ну, как же, у них нет никакой одежды. Она им не требуется. Температура на планете почти не колеблется, и греться не нужно. А социальные различия отмечаются на… – профессор замешкался, подбирая слова, – на морде. Желтая галка обычно украшает ищущую партнера молодую саломаранку, иногда не очень молодую… Но нам их все равно не различить, не то что по возрасту. Если б не запах, то и половых-то различий особых нет…

Насяев тараторил еще с полчаса, пока дядя Брутя смог в образовавшуюся крошечную паузу вклинить свое «извините, но…». Насяев осекся, лицо его стало удивленным, как у вытащенного на берег карпа. Однако замешательство было секундным, он снова заулыбался и прижал руки к груди в жесте величайшего раскаяния.

– Кажется, я увлекся, – ласково пробормотал он, – и немножко отошел от темы. Я ведь всего лишь физик, однако – большой поклонник инопланетного искусства, так что в каком-то смысле и лирик, если позволите так выразиться. Знаете, понемногу коллекционирую… картины, скульптуры… Так что я, в какой-то мере, даже более человек искусства, нежели науки. А те, кто имеет дело с прекрасным, народ не слишком наблюдательный, скорее впечатлительный.

Ай да профессор. Он-то ненаблюдательный. Ну-ну, это вы, господин Насяев, воля ваша, что-то нескладное придумали. Поскромничали.

– А вы, Павел Александрович, в области физики чем конкретно занимаетесь, если конечно, это не научная тайна? – поинтересовался я, стараясь вернуть профессора в более болтливое, а значит, полезное состояние душевного равновесия.

– Я больше по электричеству. С ранней молодости, как говорится, с младых ногтей большой фанат проводимости. Мечтаю однажды где-то во вселенной найти, наконец, суперсверхпроводник. Это, знаете ли, Носферату Александрович, такая вещь… – Насяев закатил очи потолоки и мечтательно пожевал губами. Видимо, в самых сладчайших своих грезах он уже произносил благодарственную речь перед Нобелевским комитетом.

От профессора оказалось мало толку. Из пустопорожней болтовни этого славного ученого мужа можно было понять только одно: профессор не может (или не хочет) дать нам сколько-нибудь полезной информации. Словно читая мои мысли, Насяев решил сменить тему и этим, уже второй раз за час, чрезвычайно мне угодил.

– Я вряд ли помог вам, но вот мой друг и коллега по экспедиции на Саломару, профессор Муравьев, человек более вдумчивый. Он, возможно, что-то сможет прояснить. Я имел смелость договориться с ним о встрече. На сегодняшний вечер, восемнадцать часов. Вас это устроит?

– Вполне, – расплылся в улыбке мой дядя. Потом сделал изумленно-встревоженные глаза, посмотрел на часы, с достоинством покачал головой и начал торопливо прощаться до вечера.

Скажу честно, мысль о том, что аудиенция окончена, немало порадовала и меня.

Из дома профессора мы вырвались, словно два японца, которых заперли на ночь в турецких банях.

Насяев оказался гнуснейшим из всех убийц – убийцей чужого времени, хронофагом с таким мощным потенциалом, какой встретишь нечасто даже у нас в России. И эту невосполнимую утрату двух часов жизни мы честно залили в ближайшем ресторанчике белым вином и накрыли хорошим куском суши.

Я предлагал дяде оплатить осьминога в винной заливке, которого щедро расхваливал официант, но дядя Брутя решил, что ему вполне достаточно того, что болтается в аквариуме у него в столовой.

Официант искренне заинтересовался услышанным, так что пришлось и ему повторить трогательную историю о безвременной кончине дядюшкиного любимца – ручного осьминога Зигги, увы, еще не преданного земле и ожидающего погребения в столовой своего бывшего хозяина.

Вино немного облегчило наши страдания, изрядно приглушило голос совести и значительно повысило сопротивляемость организма стрессам вроде мертвых осьминогов и высокоученых лакеев.

Поэтому на встречу с профессором Муравьевым мы пришли бодрые, веселые, чуть-чуть нетрезвые и совершенно спокойные. И это было страшно.