Страница 46 из 57
Горе
Гиоргос умер за неделю до семнадцатилетия Маринэ – неожиданно для всех (и для него самого), не дожив двух месяцев до пятидесяти четырёх лет. В этот день он пришёл с работы мрачнее тучи, больше молчал, чем говорил, скучно ел (хотя на ужин были его любимые «цеппелины» по-литовски, которые у Регины получались восхитительными), и вообще был не похож на самого себя.
Маринэ угостилась мамиными «цеппелинами» в обед, и не отказалась бы ими поужинать, но «на ужин творог, Марина, и ты прекрасно об этом знаешь». И теперь – ковырялась в тарелке с творогом, в который Регина добавляла кусочки фруктов, или ложечку светлого изюма, или пару грецких орехов, разломанных на маленькие кусочки и обжаренных на сухой сковороде до цвета слоновой кости.
Сегодня добавкой к творогу служили ломтики свежего персика. Маринэ подцепляла их вилкой, а творог брезгливо стряхивала, обречённо дожидаясь маминого – «Марина! Ешь, как свинья!! И в кого ты такая…» (И далее по нотам, как говорила Маринэ). Когда отца за столом не было, к существительному «свинья» добавлялось прилагательное «абхазская».
Абхазов у отца в роду не было, и Маринэ не понимала, за что мама их так не любит. Хорошие, достойные люди, Маринэ нравятся, и бабушке тоже. А отец – не абхаз, он просто жил в Абхазии, в доме, где сейчас живёт бабушка Этери. Маринэ представляла себе весёленькую хрюшку бабушкиного соседа Янниса Густавовича. Свиней в Леселидзе никогда не держали взаперти, их отпускали «на выпас», и весь день они бегали где хотели. Тёмно-бурые резвые абхазские свинки, ничуть не похожие на наших неповоротливых хрюшек, были вполне самостоятельными – ловкие, пронырливые, неутомимые искательницы приключений.
Вечером они с удовольствием возвращались под хозяйский кров, где «блудных детей» ждал обязательный ужин. Днём пропитание полагалось добывать самим. Однажды соседский нахальный свинёнок добрался своим вертким пятачком до малышки-пальмы, которую Маринэ заботливо поливала из лейки, считая своей воспитанницей, и с волнением мерялась с ней ростом: кто за лето больше подрос? Маленькая пальмочка была её подружкой, она даже имя для неё придумала – Паолина, Паола.
И не было горя горше, когда проклятый поросёнок безжалостно вывернул Паолу из земли – чтобы полакомиться молодыми корешками. Бабушка Этери утешала рыдающую внучку: «Ничего, придёт и его час, нагуляет мяса – к зиме зарежут и съедят». – «Не на-аадо, я не хочу убивать, пусть живёт»- плакала Маринэ, готовая вместе со своим обидчиком питаться пальмовыми корешками, только чтобы его оставили жить. Ведь жизнь – это такое чудо! А поросёнок маленький и глупый, потому и сделал такое. «Он же не со зла, за что же его убивать, пусть живёт!» - плакала Маринэ. И много лет потом вспоминала эту хрюшку.
«Марина!! Как свинья копаешься, смотреть противно! Или ешь нормально, или вон из-за стола. Тебе семнадцать скоро, а ведёшь себя как пятилетняя. Гиоргос, что ты молчишь, посмотри на свою дочь…» (И далее по нотам). Маринэ хрюкнула от смеха и осеклась, встретив угрюмый взгляд отца. Отодвинула от себя тарелку с творогом, в которой ещё оставались кусочки персика, и можно было съесть, но не судьба») и встала из-за стола: «Спасибо, я… не хочу больше».
Отец никогда так на неё не смотрел – угрюмо-равнодушно, словно её здесь и не было. Маринэ потом долго помнила этот взгляд. Как оказалось, последний.
В десять вечера по телевизору показывали папин любимый сериал – итальянский «Спрут» с Микеле Плачидо в главной роли. Отец не погнал Маринэ спать, как делал всегда, и она осталась, не веря своему счастью. В гостиной стояла непривычная тишина (если не считать телевизора). Маринэ потом долго помнила эту тишину. Мать молчала, она всегда молчала, когда отец был не в духе. А отец – умирал.
Когда ему стало совсем плохо, Регина, несмотря на протесты отца, вызвала скорую. «Ждите, свободных машин на линии нет» - сообщила служба «Ноль – три». И Маринэ с Региной, не понимая толком, что им сказали, терпеливо ждали. Всю ночь.
Маринэ сидела на стуле, держа в обеих руках отцовскую руку и чувствуя, как он уходит от неё – с каждой секундой, с каждой минутой – по каплям пота на бледном лбу… по слабеющим пожатиям пальцев...
Скорая приехала под утро, когда оказывать помощь было уже некому. Мать потом написала в Министерство и получила лаконичный и исчерпывающий ответ: «К нашему сожалению, вследствие недостаточной укомплектованности парка машин скорой помощи, обеспечение бесперебойного наличия на линии машин не представляется возможным». И далее – что-то там о соболезнованиях…
Регина в десятый раз вчитывалась в эти строки, пытаясь понять их заплетающийся, ускользающий смысл – и не понимала. Единственным, что «не представлялось возможным», была смерть Гиоргоса. Как же теперь жить? Может, ей уехать домой, в Каунас? А Маринэ отдать Кобалии, он с ней справится, а Регина не справится, тут даже думать нечего, девчонка в отца, упрямая и невозможная.
Обещание
Отец то задрёмывал (терял сознание, а Маринэ думала, что уснул), то просыпался. В одно из таких просветлений – крепко сжал её руку: «Слушай, Маринэ. Ты взрослая, тебе семнадцать… скоро. Должна понять. У меня долги: Валико должен. Роберту должен. Потому – ты выйдешь за Кобалию, даже если я умру. Иначе тётушка Этери останется бездомной (дом записан на меня). Эту квартиру придётся продать, иначе от вас с матерью не отстанут. Даже думать не хочу, что тогда будет…