Страница 23 из 57
Бальное платье
Выпускное платье «порадовало» – мамина портниха постаралась на совесть: рюши, воланы, оборки. Маринэ и не видно – в рюшах потерялась! Прибавьте к этому глухой ворот и длинные рукава – и картина готова. Хотелось плакать, но плакать было нельзя, возражать тоже нельзя, можно только молчать и думать, как же ей в таком – танцевать…
Маринэ глотала слёзы и молила бога о помощи, потому что умолять о чём-либо родителей не имело смысла. И бог её услышал.
Счастье обрушилось внезапно: отца срочно вызвал в Леселидзе директор завода по переработке фруктов (Маринин папа, имевший три авторских свидетельства и море рационализаторских предложений, разрабатывал для завода оборудование).
Валико Наргизович был давним другом отца, и вот – звонил и приглашал «отдохнуть за счет заведения»: на заводе устанавливали новую линию, требовалось присутствие разработчиков, причем требовалось срочно. «Дочка не сможет приехать, у неё экзамены, десятый класс. А мы с женой с удовольствием!» - услышала Маринэ и не поверила своему счастью.
- Маринэ. Ты взрослая девушка, семнадцать лет. Справишься. Сдашь на пятёрки и – на бал, всех покоришь в новом платье. Видишь, какое дело… Валико звонил, что-то у них там не ладится с автоматической линией. Я не могу отказать, я же разработчик, мои чертежи, моя идея, и линия эта – моя! Видишь, какое дело... Справишься одна? Не подведёшь? А мы с мамой поедем… Погода там хорошая, море тёплое. Валико квартиру обещал, до моря полчаса.
Маринэ улыбнулась и заверила родителей в том, что она «справится и не подведёт». Будет заниматься с утра до вечера, будет стараться изо всех сил (сколько Маринэ себя помнит, ей всегда твердили об этом, «изо всех сил» стало нормой, «не бездельничать» превратилось в привычку). Можете во мне не сомневаться, дорогие родители. Хотя… подарок просто царский.
Провожать родителей не пришлось: Регина вызвала такси, Маринэ помахала из окна рукой. И почувствовала себя свободной.
Гимн свободы
Нелюбимый (ненавидимый, ежевечернее наказание, стиснутые зубы, стиснутое горло, не глотается) творог был извлечен из холодильника и отправлен зимовать на юг, то есть – в мусоропровод. Маринэ с вожделением открыл дверцу холодильника. Так... Что у нас тут есть?.. Телятина! Маринэ умеет её жарить, а ещё она купит кинзу, базилик, тархун, листовой салат, сельдерей и томатный сок. Денег ей оставили не много, но вполне достаточно, она потратит их с пользой, она уже взрослая, ей семнадцать. Впервые за семнадцать лет Маринэ осталась одна, и ей ни капельки не одиноко!
Её ужин состоял из толстого (в палец толщиной) куска жареного мяса, щедро посыпанного молотым кумином и крупными кольцами репчатого лука. Сверху лежала веточка тархуна, в соуснике – полстакана томатного сока, заменявшего соус (Маринэ добавила в сок свежий чеснок, растёртый в ступке с зелёнью петрушки и кинзы). «Блеск!» - вслух сказала Маринэ, оценив внешний вид и качество приготовленного ею блюда. «На сладкое» был кусок ржаного хлеба, который она посыпала крупной солью, и с аппетитом съела, обмакивая в блюдечко с кукурузным маслом.
На ходу дожёвывая хлеб, поставила диск Штрауса и танцевала под него в темноте, представляя, как будет танцевать с Отаром вальс, и охваченная немыслимым восторгом… пока не налетела на стол. Больно ударилась об угол (синяк обеспечен, можно не сомневаться) и долго хохотала, потирая ушибленную ногу.
Потом взялась за платье. Прежде всего – отрезала рукава (аккуратно отпорола, потом пришьёт «на руках», она умеет шить). Потом долго мастерила лекало, прикладывая его к спинке платья и сомневаясь, не много ли… Приколола булавками и, взяв ножницы, решительно отрезала добрую половину спинки (потом подложит снизу ткань и пристрочит отрезанный кусок на машинке, она успеет это сделать, должна успеть…)
Потом наступила очередь воланов и оборок, которые она без сожаления отпорола. Апофеозом стал подол, который Маринэ отрезала по самое некуда.
Свобода на этом не заканчивалась, она была бесконечна, и Маринэ задумалась: что бы такое сделать? Может быть, позвонить одноклассницам? Впереди у неё целый вечер, и «прожить его надо достойно». Завтра – готовиться к следующему экзамену, а сегодня – бродить по улицам до темноты дружной веселой ватагой и щебетать о пустяках. О чём именно – Маринэ не имела представления, ей некогда было «щебетать», да и не хотелось.
Гулять она тоже не привыкла, всегда была чем-то занята, и в свои неполные семнадцать не понимала, для чего её одноклассницы бесцельно ходят по улицам, получая от этого удовольствие. Маринэ словно наяву слышала голос матери: «Тебе нечего делать? Займись гимнастикой. Что значит, устала? Можно подумать, ты камни ворочала. Устала, так достань своё вышивание, ты его год закончить не можешь…»
Она не будет никому звонить. Вымоет полы, пропылесосит ковры, а потом будет читать любимого Клиффорда Саймака и гулять по чужим планетам чужих миров. А вышивание к чёрту!
С блюдцем жареных фисташек (в испанские гастроли она больше не верила, надоела бесконечная диета, было бы из-за чего, надоели эти фламенко и этот противный Роберт, слинять бы из ансамбля, да разве отец позволит?) Маринэ забралась с ногами в кресло и, завернувшись в плед (на дворе был июнь, но это её не смущало, под пледом было комфортно), читала, пока не начала зевать.
Поднялась с кресла и поплелась делать гимнастику. Это уж обязательно, даже если устала, даже если заболела – без ежедневной «настройки» тело будет фальшивить. Идти ему на уступки нельзя, иначе оно будет тобой управлять и приказывать, а отдавать приказы должна ты. – «На зарядку шагом марш!» - скомандовала себе Маринэ. Через час она с наслаждением вытянулась на крахмальных простынях, чувствуя лёгкую боль в усталых мышцах и испытывая невыразимое блаженство.