Страница 19 из 57
Впрочем, они сами разберутся, её это не касается. Маринэ откусила сразу половину, лаваш не помещался во рту, и она затолкала лакомство в рот раскрытой ладонью. Отец снова отвернулся, пряча улыбку. Вовсе он не плачет, он смеётся над ней! За то, что ест так, словно вот-вот отнимут… Ну и пусть, она стерпит, не такое терпела. Мама бы сказала, что Маринэ ест как свинья, и погнала бы её с кухни.
Отец с тяжёлым вздохом разломил цыплёнка пополам, обмакнул свою половину в соус и принялся энергично жевать. Маринэ взяла с блюда вторую половину, отломила кусочек и сказала отцу:
- Пап, у тебя усы в ткемали. Мама увидит, скажет – ешь как свинья.
- Не переходи границ, Маринэ… Впрочем, ты их уже перешла. Так, говоришь, скажет? Ну, пусть попробует... Разберусь. Ты чай будешь или кофе со мной выпьешь? Почему тебе мать кофе не даёт, это ведь не пирожные?
- Мама говорит, кофе это еда, лишние калории, мне нельзя.
- Лишние, не лишние, мне одному, что ли, пить? Ставь турку, научу тебя, как надо варить. Ведь ничего не умеешь, будешь мужа в столовую водить.
«Так вот зачем он позвал…» Цыплёнок застрял в сжавшемся горле, Маринэ с трудом проглотила кусок. Положила остатки на тарелку, сложила на коленях руки и, собрав всё свое мужество, приготовилась слушать. Но слушать ничего не пришлось: отец догрызал крылышко, вкусно похрустывая зажаренными косточками и запивая сухим «Кхартули» (лёгкое красное вино, идеально к мясу, с цыплёнком тоже сойдёт). Перехватил взгляд дочери, сказал спокойно: «Вино я бы тебе не советовал. В холодильнике минералка, тебе завтра в школу… Ах, да, у тебя же каникулы. Тогда можно. Будешь?» - И не дождавшись ответа, наполнил её бокал и пододвинул к ней поближе, забыв разбавить водой, как делал всегда.
Маринэ с наслаждением выпила весь бокал – медленными глотками, смакуя изысканный букет и великолепный, слегка кисловатый вкус. И принялась за цыплёнка, которого ела так же медленно: отщипывала маленькие кусочки, макала в соус и сосредоточенно жевала, жмурясь от удовольствия и поминутно облизывая пальцы. Отец с интересом наблюдал за тем, как она ест.
(«Вот уж не думал… Боже мой, гмэрто чэмо, никогда не видел, чтобы так ели обыкновенного цыплёнка. Как пирожное! Наслаждаясь каждым кусочком. Регина её чёрт-те чем кормит. Я её приведу, понимаешь, к общему знаменателю! Я с ней… разберусь»)
– Я с ней разберусь, дочка, – забывшись, сказал Гиоргос вслух. Маринэ неверяще на него посмотрела и со вздохом принялась за цыплёнка… Ничего у него не получится, на ужин всё равно будет творог, «не нравится творог, будешь есть салат». Салат – это зелёные листочки, сбрызнутые оливковым маслом, без соли и без хлеба. Съешь и не поймёшь, ела или нет. В твороге хоть фрукты попадаются, а иногда даже изюм. А цыплёнок на ужин – это из области фантастики.
«Гмэрто чэмо, и как в неё столько поместилось?» Гиоргос с интересом ждал, чем всё это кончится, а Маринэ, догрызая рекламно-белыми зубками вкусно зажаренное крылышко, смотрела в свою тарелку и не видела его глаз, иначе бы обиделась и сказала, что кухня не театр, а цыплёнок не Роберт Доментьевич («И слава богу, тогда бы мы с тобой не смогли его прожевать» - выдал бы Гиоргос…)
На плите рассерженно зашипел кофе, отец вскочил, опрокинул стул, но успел спасти положение. Маринэ изо всех сил сжала губы, чтобы не рассмеяться, но всё-таки не выдержала и хмыкнула. – «Смейся, смейся. Дожили, дочка над отцом потешается, ещё и матерью его пугает. У меня аж поджилки трясутся, не ровён час – Регина заявится…Ты ешь быстрей, а то отнимет и будешь творогом… унитаз кормить! Ох-ха-ха… Го-го-го… Чтобы я больше такого не видел! Ешь что дают, и матери не дерзи.
- Я не дерзила.
- Да? А с чего же она так взбеленилась? Чем ты её… достала?
- Ничем. Молчала. Не отвечала.
- А-аа, это ей хуже чёрта, это ты здорово придумала. Не била она тебя?
- Нн-нет… Один раз.
- Один раз не считается. И всё-таки будь с матерью вежлива, Маринэ и не переходи границу. («О чём он товорит, о какой вежливости, о какой границе? Это мать переходит границу, ей бы и читал мораль»)
Вахшами. Продолжение
Регина кусала губы от злости: прислушиваться к разговору бессмысленно, эти двое говорили на грузинском, специально, чтобы она не поняла. С кухни вкусно пахло цыплёнком и ткемалевым остро-кислым соусом. Звякнули бокалы. Он что, вином её поит?! Цыплёнком кормит – в два часа ночи?! В холодильнике творог, не ест – значит, не хочет, а он для этой мерзавки накрыл дастархан! И хохочут оба. И ведь не сунешься на кухню, не узнаешь, над чем они смеются. На кухню Регине ходу нет, когда муж злится, «границу» переходить не стоит…
…Кофе пили молча. Маринэ нашла в холодильнике баллончик со взбитыми сливками и держала его над креманкой до тех пор, пока он не перестал с шипением извергать сливочную пену, а креманка наполнилась до краёв. Маринэ взяла ложечку и нарисовала вишнёвым сиропом пышную розу, густо закрасив лепестки. Получилось очень красиво, даже есть жалко!
Маринэ зачерпнула полную ложку сливок и отправила в рот. Мать на кухне вряд ли появится, момент благоприятный, и не воспользоваться этим просто глупо. Отец от сливок отказался, и Маринэ съела всю креманку, после чего с аппетитом молодого волка догрызла свою половину цыплёнка, заедая её веточками кинзы и отщипывая кусочки лаваша. За вчерашний день, проведенный в поезде, она съела кисточку подаренного бабушкой Этери винограда и лаваш, остальной виноград привезла домой, целый ящик. А сегодня вообще не могла есть – известие о смерти Марии Антуановны напрочь отбило аппетит, а мысли о твороге вызывали тошноту.