Страница 16 из 21
В зеркалах отражалась прежняя Рита, какой она была всегда. И сил хватало, и форма была, а жизни не было. Жизнь пришлось начать заново, с нуля. В аптеке она – ноль. Она везде – ноль: ничего не умеет, ничего не знает, всему нужно учиться заново.
В тридцать шесть у людей уже взрослые (или почти взрослые) дети, жизнь устоялась, устаканилась, как говорят. Семья, дети, муж, мужнина родня, дача-сад-огород, родители (которых ласково называют предками и о которых заботятся). Жизнь, о которой Рита мечтала и которой у неё не было.
Неудачный (или удачный?) аборт, когда надо было выбирать: ребёнок или работа, блестящее будущее или печальное одинокое материнство. Рита выбрала будущее. Ритин тогдашний партнёр так и не узнал, что мог стать отцом. Партнёров много, а жизнь одна. Рита выбрала – жизнь.
Трудотерапия
После звонков из прошлого, в которое ей нельзя вернуться, Рита не находила себе места. Повеситься, что ли, на люстре? Больше ведь ничего не осталось. Хотя люстру жаль: вдруг не выдержит Ритины сорок семь килограммов (и откуда они появились, всегда было сорок пять) и сорвётся. Рите-то ничего не будет, синяки заживут, а люстре конец, а она, между прочим, хрустальная! «Нет, вешаться пожалуй не стоит, - рассудила практичная Рита. – Мы пойдём другим путём»
Работу в аптеке она называла трудотерапией. И изо всех сил старалась «вылечиться», войти в эту непривычную, незнакомую жизнь и стать такой как все, «своей». С первой зарплаты (ученической, но всё таки – зарплаты) Рита угостила «коллег» полуторакиллограмовым тортом, который приготовили по заказу в кондитерской и на котором красовалась зеленая змея из светящегося кондитерского геля, обвившаяся вокруг лимонно-золотой чаши, выполненной из цукатов. Розочек и прочих обязательных элементов было более чем достаточно. Не стыдно на стол поставить.
Ещё Рита купила зеленых маслин, две баночки красной икры, копчёную сёмгу, приготовила отварную телятину со специями (готовила по кулинарной книжке, и у неё получилось). В последний момент вспомнила о хлебе, за которым сбегала в свой обеденный перерыв.
– «Девчата, а давайте домой на полчасика позже? Я с первой зарплаты тортик вам купила, посидим?» - предложила Рита.
«Девчата» недоуменно переглянулись. «С твоей зарплаты хлеба не купишь, какой такой торт?» - протянула Инна, а ноги уже несли её в подсобку…
-Девчонки! Атас! Ритка банк ограбила! – заорала Инна. Это смелое предположение было вполне оправданным, если учесть всё, что стояло на столе (красовалось, радовало взор, манило и беззвучно звало!): бутылки с шампанским, ликёром и ромом, тарелочки с аппетитной нарезкой, оливки, патиссоны, корнишоны, маринованные маслята, тонко нарезанная телятина… Посреди всех этих сокровищ пещеры Али-бабы возвышался торт с цукатной чашей и мармеладной змеёй, залитый тонким слоем золотистого геля.
- Ну ты, Ритка, совсем, - протянула Инна с Лилькиной интонацией, и Рита улыбнулась. – Как тебе зарплаты хватило на это на всё?
– Не хватило. Добавить пришлось, - ответила Рита, и все засмеялись.
Silentium
Здесь пора сказать о том, что Рите не нравилась аптека, и посетители не нравились, и «девчата» в белых халатах в три обхвата, с которыми Рита за день не произносила и двух слов: «Поняла… да, я поняла…» - в ответ на все объяснения и указания. «Спасибо, нет» - в ответ на любое поползновение на её свободу – угощение, приглашение, предложение прогуляться. Попытки завязать разговор Рита отметала ссылкой на головную боль или затянувшимся молчанием. Расспросы тоже ни к чему не приводили: Рита извинительно улыбалась и молчала.
К ней понемногу привыкли и не приставали больше с «дружбой» Работала Рита на совесть, но разве это была жизнь? Двадцать лет работа и жизнь были для неё – одним и тем же. Теперь работа была только работой, а жизнь… Для жизни оставались вечера. Одинокие вечера, заполненные занятиями у станка и йогой. Выходные, заполненные тем же. И танцы под магнитофон в мерцающем свете свечей. Натанцевавшись до упаду, отправлялась в душ, потом влезала в любимые джинсы, плюхалась на диван с чашкой кофе на коленях и смотрела всё подряд.
А чем ей ещё заниматься? Музеями и выставками она уже объелась. Билеты для пенсионеров стоили в два раза дешевле, но Рите было стыдно предъявлять пенсионное удостоверение и она покупала билеты за полную стоимость, злясь на саму себя. В театры ходила каждый месяц, не пропуская ни одной балетной премьеры: удовольствие стоило дорого, но оно того стоило.
Пенсия, заработанная двадцатью годами каторжного груда, была с воробьиный нос, и «прокайфовав» год, Рита задумалась о трудоустройстве – поскольку пенсия целиком уходила на премьеры, на остальное не оставалось. Тем не менее за год она набрала два килограмма. Ну и бог с ними, это, так сказать, мелочи жизни. А работу искать придётся, и такую, чтобы не сидеть. А то ещё килограммчик… и люстра не выдержит! – прыснула Рита.
На новой работе Рита справлялась не хуже других, но не сблизилась ни с кем, не завела подруг, не оставалась на вечеринки. В обед, когда все садились за стол и радостно угощали друг друга домашней стряпнёй, уходила «проветриться», сославшись на головную боль от запаха лекарств.
- Свежим воздухом дышать пошла, - злословили аптечные тётки. Рита на них не реагировала, она вообще ни на что не реагировала – и от неё отстали, всем надоело шутить «впустую». Рита прошла обучение, сдала «техминимум» и встала за прилавок. Вся работа на ногах, аптека на бойком месте, не присядешь, но Ритины ноги не уставали, а Рита уставала, вот как-то так.