Страница 8 из 21
Как же я ждал ее! Накануне ночью приятель устроил мальчишник. А я даже расслабиться толком не мог: все сидел, сам не свой, пытаясь вытравить ноющую боль в диафрагме ударной дозой текилы. А потом, дома, до самого сигнала будильника, пялился в потолок, фантазируя, как Вера изменилась за прошедший год. Представлял нашу встречу: невинный поцелуй в щеку – почти у самого краешка губ – и глубокий вдох, чтобы насладиться ее ароматом. Дружеское объятие за талию – пойдем, покажу твою комнату. И так – шаг за шагом. Никакого давления. Пока она не привыкнет. Пока не начнет нуждаться в моей близости.
И вот, наконец, утро. Вскакиваю с кровати. Вместо зубной пасты выдавливаю на щетку крем для рук, забытый моей подружкой. Зачет у студентов принимаю кое-как. Даже грешу со студенткой – из-за ее сходства с Верой – что, в общем, не в моих правилах. Выхожу из универа весь на нервах. Уже скоро… Влажные ладони… И вдруг – телефонный звонок. Вера исчезла.
Ее похитили из этой самой квартиры, где сейчас нахожусь я.
Вспомнив свои эмоции после того телефонного звонка, я непроизвольно тру забинтованные костяшки пальцев. Удар кулаком в стену повредил не только штукатурку. Зато мне полегчало. На место преступления я уже ехал с ясной головой.
Если кто и мог найти Веру, так это я. Конечно, ее отец обладал уникальными навыками и отличным чутьем, но у меня было преимущество, о котором не знал никто. Правда, пока ни одна вещь не отозвалась на мое прикосновение – но я и не думал останавливаться.
Закрываю шкаф и продолжаю осмотр.
Кровать – продавлена, на простыне – пятна, похоже, от чая. Под кроватью – пара кроссовок и несколько смятых карандашных набросков.
Растягиваюсь на кровати, голову кладу в углубление подушки – как должна была спать Вера. Провожу ладонями по простыне, комкаю одеяло – никакого эффекта. Переворачиваюсь на бок, тыкаюсь носом в наволочку. Едва ощутимый запах моей Дикарки – но результат тот же. Черт побери, Вера, ну помоги же тебя найти!
Резко выдыхаю и сажусь на край кровати. Затем, чтобы занять голову, опускаюсь на четвереньки, выгребаю из-под кровати мусор – и уже в тот момент что-то чувствую. Словно вспышка в голове. Как мимолетное, случайное воспоминание.
Окрыленный удачей, сажусь на пол и начинаю медленно распрямлять наброски, листок за листком, пока не нахожу тот, что отозвался мне. Кладу его на колени. Мои пальцы заметно дрожат, сердце колотится, как после хорошего серфинга. Но голова остается ясной.
Именно этот набросок из прошлого связан с настоящим Веры – поэтому я его и почувствовал. Жесткие линии, размашистые штрихи. Вожу по листку пальцами – словно слепой по шрифту Брайля – и пытаюсь понять, что она чувствовала, когда рисовала. Что-то она точно испытывала. Вглядываюсь в рисунок, прищурив глаза. Смотрю на него так долго, что, кажется, мое зрение раскладывает набросок по точкам, по пикселям. Я чувствую структуру бумаги, твердость карандашного грифеля, вижу резкие движения руки, которой Вера наносила контур. Вижу ее запястье, белое, с тонкими венами. Вижу, как она закусывают губу. Дикарка увлечена тем, что делает. Смеркается. Ни лунного света, ни зажженной лампы, но ее глаза блестят. Ее сердце стучит быстро, она торопится запечатлеть то, что помнит. Встреча с этим мужчиной взбудоражила ее. Почему? Между ними не ощущается связи, скорее, что-то похожее на подглядывание. Она наблюдала за ним, но не издали. Совсем близко. Он нарушил ее личное пространство…
Мои мысли прервал резкий стук в дверь.
– Я не закончил, – сухо отвечаю я.
– Общий сбор, – сообщает мужской голос.
Нехотя поднимаюсь, прихватив с собой набросок.
В кабинете, скорее, напоминающем логово таксидермиста, полно народа. Да там настоящий штаб! Включены все лампы: под потолком, на стене. Еще одна горит на столе, ее свет падает на карту, разделенную на сектора. Коричневые, зеленые пятна, голубые прожилки речушек. Сотни квадратных километров – и, как выясняется, ни одной толковой мысли, в каком направлении увезли мою Дикарку.
– Почему ты уверен, что она сама не сбежала? – спрашивает Верин отец таким тоном, словно проверяет меня.
– Потому что рядом с ней был он, – я вытягиваю руку с наброском. – И она едва его знала.
А потом произошло нечто из ряда вон выходящее – даже по моим меркам. Мне показалось, что набросок вспыхнул. То есть в тот момент я ощутил это: боль в опаленных пальцах, запах гари. Я выронил набросок и замахал «поврежденной» рукой. А потом увидел, что листок целый и невредимый лежит на полу, ослепительно белый на грязевых отпечатках сапог. Все еще машинально сжимая псевдо-обожженную руку, я обвел взглядом присутствующих. Они смотрели на меня так, словно у меня из ушей дым валил или ноги превратились в копыта. И только Верин отец спокойно попыхивал трубкой.