Страница 91 из 142
Перетерпливаю маленькую боль, прикладываю к ране свёрнутый бинт и клею лейкопластырь. В это время кровь сочится из пальца, и я пачкаю всё вокруг. Его я бинтовать не стал, лишь промыл водой и побрызгал антисептиком. Потом убрал следы преступления и теперь снова сосредоточился на Утке.
Без изменений. Стоило бы убрать ванную, смыть пену, вернуть игрушку на место, но что-то я очкую. Наконец, берусь за дело, но с осторожностью. Утку возвращаю на место, обмотав руки полотенцем. Та даже не дёрнулась. Пену я смываю уже смелее. Когда ванна блистала, я натянул трусы, потом присмотрелся к ноге. В коридоре можно встретить бабушку или дедушку, а весь пластырь наружу. И что я скажу? Неудачно побрился?
Хватаю полотенце, бешеными движениями вытираю голову, а потом обворачиваю его вокруг талии. Отрываю взгляд от Утки лишь однажды, когда ерошу волосы. Потом я выхожу из ванной, но вслед, честное слово, слышу еёзлющий голос:
Мы ещё поговорим.
***
Полотенце всё ещё на бёдрах, я давно высох, на голове шухер, но полуголый сижу на кровати. В руках – телефон, пальцы холодные и дрожат. Я уже давно забыл, что такое страх, и вот он вернулся. Последние десять минут хочу набрать номер Володьки, но боюсь. В голове крутится наша последняя встреча, разломанная поделка.
Наконец, заставляю себя и прикладываю трубку к уху. Каждый новый гудок приближает меня на шаг к отключению связи. На четвёртом срываюсь и всё же прерываю дозвон. Тупо смотрю на светящийсяэкранчик, который медленно тускнеет во мраке комнаты. Володька теперь до старости не захочет говорить со мной, но…
Телефон вибрирует и на экране высвечивается привычное имя: Володька.
В долю секунды отвечаю на звонок, но лишь нажимаю кнопку приёма вызова, сказать хоть какое-то слово не в силах, но Володька говорит за меня:
- Привет, братишка. Что-то случилось?
Я ещё секунду сижу с открытым ртом, а потом начинаю плакать.
***
- Мне так страшно, - всхлипываю я. – Тут такое творится. Я хочу тебе всё рассказать.
Но при личной встрече. Рассказ по телефону вряд ли выдержит баланс. Поэтому я слышу ровный голос Володьки:
- Братиш, не плачь. Успокойся. Помни, пока тебе ничего не угрожает.
- Пока? – удивляюсь я. – А потом что?
- А насчёт потом надо будет завтра поговорить. Мне к тебе приехать или ты ко мне?
- Лучше я к тебе, у нас тут сейчас с похоронами дела, - отвечаю, и едва сдерживаюсь, чтобы не рвануть к Володьке немедленно.
- Отлично, а пока успокойся. Ложись спать. А завтра утром ко мне.
- Я боюсь, что не засну, - всхлипываю. – Здесь каждый предмет пытается меня убить.
- Догадываюсь, - отвечает Володька. – Но не убьёт…
- Ты скажи это Резиновой Утке, которая всего меня покусала!
- Не убьёт! – повысил голос Володька. – Просто верь мне. Не обещаю, что этой ночью больше ничто тебя не побеспокоит, но не убьёт и не причинит больше вреда, поверь.
- Я бы хотел верить, - почти шёпотом произношу.
- Вот и верь. Слово зелёного братишки.
Я сквозь слёзы улыбаюсь. Какой же Володька всё-таки хороший. Без него я уже давно умер бы от страха. А он уже напевает по телефону песнь. Красивые складные ноты Природы.
- До завтра, - припеваю я в ответ.
***
Володька не обещал, что этой ночью меня ничто не побеспокоит. Он догадывался, и не зря, потому что я проснулся парализованный. Спал несколько часов от силы, потому что долго не мог заснуть, прислушиваясь к звукам дома. И вот луна светит в окно, меня сковывают тени, я лежу не в силах пошевелиться, а на моём кресле в углу комнаты сидит Он.
Я закрываю глаза, и опять слёзы ужаса катятся по вискам. Когда же это прекратится?
Я не уйду, и не думай, - говорит старик, и я открываю глаза. Он сидит в тени, такой огромный, под три метра росту. На плечах - смокинг, на голове – цилиндр, лицо иссохшее, вытянутое с острым носом и острым подбородком, губы притворно улыбаются, а глаза – чернее ночи.
Я знаю этого старика и уже видел как-то один раз в жизни, но когда – не признаюсь даже самому себе. На сгибе руки у него висят два зонтика: один пёстрый, другой – чёрный. Для хороших детей и для плохих.
Ты – моя фантазия, - стонаю я, косясь в сторону старика.
Отнюдь, мой мальчик, - улыбается Оле-Лукойе. – теперь я не исчезну из твоей жизни до тех пор, пока не заберу к себе. Пока не подарю тебе последний сон, именуемый смертью.