Тишина (1 часть трилогии "Голос")

Я молча накинула на плечи дождевик и поплелась в импровизированную столовую. За этот день я ни на шаг не приблизилась к поискам Кары. Что за люди были на нашем попечении? Нет, я, конечно, понимаю, что их забрали из Лагеря. Но почему они будто спящие царевны, эту сказку я читала в книге Германа, только хрустального гроба не хватает? Почему, если их здоровье в опасности, к ним не подключают никаких приборов? Почему медсёстры так равнодушны к ним и брезгливы ко мне? Чёрт! Они же спасители! Но все здесь относились к нам как к обузе, тогда зачем же они взялись нас спасать? Пришли бы, перестреляли персонал Лагеря, разрушили бы что-нибудь, да и ушли. В моём, может быть, жалком сознании была полная уверенность, что если что-то делаешь, то делай до конца. Спасаешь, так с эмоциями.

Взяв тарелку с непонятной тёмной похлебкой, я пристроилась за тем же столом, что и утром. Вечером ужинающих было не в пример больше, хотя я была явно в последней партии трапезничавших. Теперь уже было значительно сложнее отличить лагерных, одежда некоторых была перепачкана, кто-то и вовсе её сменил. Я помнила лица этих людей по вчерашнему дню и по сегодняшнему утру и была уверена, что это мои товарищи по несчастью.

За разглядыванием я и не заметила, как ко мне кто-то подсел, переведя взгляд на соседа, я узнала в нём мужчину, что совершал сегодняшний обход:

- Привыкаешь? – я покачала рукой из стороны в сторону. - Тебе не нравится?

- Всё сложно. Я не боюсь работы, но смысла своего не вижу. А ещё я хочу найти подругу, - я, тяжело вздохнув, написала, - или хочу узнать, что с ней. Если она мертва - я хочу её похоронить, как похоронила друга, умершего в Лагере. Хотя, боюсь, сейчас похороны будут делом не из простых.

Он внимательно и медленно прочитал мою записку:

- Извини, я не быстр в чтении, понимаешь ли, плохое зрительное восприятие текста, - он грустно ухмыльнулся, - брак. Я сам был в Лагере пару лет назад. А ты немая? Давно там? А как выглядит твоя подруга?

- Я в Лагере недавно, с зимы. До этого почти всю жизнь прожила в селе. У неё тёмные волосы и кожа…мне кажется, как бы я её не описывала, здесь десятки похожих девушек. Я вот сейчас таких тут, в столовой, несколько вижу.

- Да уж, словесно трудно чётко описать человека, - он улыбался усталой улыбкой, что было приятно - он не выказывал вражды, злости или брезгливости, какая была на лицах медсестёр.

- Что за люди в моей палатке? – решилась спросить я, даже если он не ответит, попытка узнать была.

- Это те, кто не может выйти из лекарственной комы.

- Почему рядом с ними тогда нет специалистов? Почему они просто лежат? – моему возмущению не было предела

- А как ты себе это представляешь? – он с усилием протолкнул вздох сквозь сжатые зубы и потупился в тарелку. - Профессионалов не хватает, техники тем более. Полагаешь, Общество ссужает нам медперсонал или специальную аппаратуру? Врачи у нас в основном те, кто решил бороться с режимом, и самоучки, как я. – Когда он поднял на меня взор, горел вызовом: «Осуди нас! Тебе легко!». - Так что следить за всеми нет возможности. Совсем тяжёлых, как того мальчика, кладём в реанимацию, стараемся спасти. А остальные самоходом.

- А что будет через пару дней? Когда будете решать, что делать с такой толпой?

- Тех, кто без сознания, мы заберём с собой. Возможно, на месте мы сможем им помочь, - он опять стал понурым и уставшим, огонёк борьбы исчез из его взгляда, - всё-таки как зовут твою подругу?

- Кара. Скажи, зачем всё это?

- Что это? Спасение? Лечение? Что?

- Зачем так спасать?

- А будь на их месте, ты бы не хотела, чтобы тебя хотя бы попытались, пусть так, спасти?

- Я не знаю. В какие-то моменты я мечтала об этом и ждала спасения, в какие-то, и они последнее время были всё чаще, я уже ничего не желала. Мне хотелось исчезнуть. Чтобы не было больно внутри и снаружи, чтобы всё закончилось. Закончились мытарства, мысли, всё закончилось! Так что я не уверена, что не была бы рада, если бы наступил конец.

- Ах да, «мозговой блок». Я помню это. Но не поверишь, жизнь оказалась лучше, чем я о ней думал, находясь там. Всё пройдёт, забудется. Ты поймёшь, что, если не сделаешь для других всё, что в твоих силах, грош цена твоему существованию. Поверь. А сил зачастую не очень много.

Я ничего на это не ответила. Между нами лежала горка из листочков, на которых я писала свои ответы ему. Людей в столовой почти не было, сидели лишь мы да ещё пара мужчин в другом углу, они молча доедали свою еду. Мы же с врачом сидели над пустыми мисками и смотрели друг другу в глаза. Этот разговор оставил странный осадок, да и по большому счёту он не был окончен, я понимала, что закончить мы его сможем только через несколько лет, если ещё будем живы, конечно.

43

Когда я вернулась, одна из девушек устраивалась спать на раскладной койке, другая была похожа на изваяние. Сидя за столом, они удостоили меня презрительным взглядом и вернулись к своим занятиям.

К середине ночи начали отказываться подниматься веки, а дежурная откровенно спала, положив голову на скрещённые запястья, за стенами жил ночными звуками лес, под тентом же было тихо. Я не знаю, сколько была в пограничном состоянии дремы, из которой меня выдернул хрипящий звук. На одной из кроватей, посередине, метался мужчина. Он хрипел, дёргался, разбрасывая руки, и выгибался дугой. Сначала по инерции я кинулась к нему, но у кровати сообразила, что не представляю, чем ему помочь, я даже не могла вызвать врача. Тогда я бросилась к медсестре, сидящей за столом, и принялась трясти её за плечо. Секунды, которые она просыпалась, казались мне вечностью. Я дёргала ее, указывая на товарища с припадком, а она силилась понять, что случилось. Когда до нее, наконец, дошла суть происходящего, она схватила рацию и что-то затараторила в неё. Мои мозги тоже с трудом воспринимали человеческую речь, в голове билось лишь одно: «Успеть помочь!».