Тишина (1 часть трилогии "Голос")

Эрик лежал на земле бледный в перепачканной, запёкшейся кровью, одежде. Его лицо было умиротворенно и спокойно, только жуткая бледность и непонятные пятна на коже услужливо подсказывали сознанью, что он никогда не откроет свои очи, не улыбнётся и ничего не скажет. Я упала на колени и прижала его голову к своему животу, мои глаза были сухи, но глубоко внутри душа рвалась на части, кричала, выла и бесновалась. Я сидела, баюкая его словно маленького. Эти изверги даже не похоронили его, бросив здесь на растерзание наглым воронам и прочим падальщикам. В этих лесах водился странный гибрид волка и койота, который питался мертвечиной. Я слышала разговоры, что их видели на территории Лагеря, но не понимала, что им тут делать. Теперь все прояснилось. Да о чём я думаю, они даже не зашили его! Я видела неровные края растерзанного тела под длинной больничной робой, пропитанной кровью. Моё горе было безмерно. Если бы в моих силах было завыть или закричать, я бы это сделала. Уже не волновало, что меня могут обнаружить, было плевать на последствия…. Эрика больше не было! Не было милого, хорошего мальчика, который мечтал жить, жить нормальной жизнью! Который любил, но ушел от любимой, потому что полагал, что он не сможет ей что-либо дать. Общество с детства мучило его, и он не выдержал, сдался и умер на операционном столе… Эрик… я задыхалась от нахлынувших эмоций. Я не спасла его! Он умер, потому что шел со мной. Я помнила, как он боролся за жизнь. На кончиках пальцев до сих пор осталось ощущение кожи его руки, когда я колола ему лекарство в вену. Эрик! Я не сберегла тебя, мальчик! Я не смогла спасти тебя для Кати, которая так просила об этом. Эрик, ну, почему ты?!

Мне раньше казалось, что я представляю, что такое боль. Но боль физическая оказалась ничем, по сравнению с тем мраком, горечью и чувством вины, что сейчас терзали моё сердце. Боже, как больно терять близких! Как нестерпимо жжёт в груди и хочется скрести грудную клетку в надежде, что, избавившись от этого страшного клейма, можно вернуть всё назад. Будто стерев эту зияющую рану, можно вернуть к жизни этого замечательного паренька. А может, так оно и было, но эту дыру в сердце никак не зашить, да, со временем она покроется рубцами, но не станет от этого неизмеримо меньше. Я просто когда-нибудь, наверное, смогу с этим жить. Ох, мальчик! Ну почему же всё так несправедливо!

Сколько я так просидела? Но когда подруга тронула меня за плечо, вдруг поняла, что почти не чувствую своих ног. Наши взгляды встретились, я не могла чётко сформулировать свою мысль, но ощущала, что не могу его так здесь оставить.

- Его надо закопать. Мы больше ничего не сможем сделать. Но я не могу его здесь оставить, - слово в слово озвучила мои мысли мулатка.

Из-под рядом стоящего кустарника она вытащила две сапёрные лопатки. Спрашивать, откуда она их достала, было глупо. Мы принялись копать. Это было тяжело, земля была промёрзшая, она не поддавалась, но нас толкали злость и горе. Чувства, терзавшие душу, подгоняли нас, заставляя работать лопатой быстрее, если бы не было лопат, рыли бы руками, зубами, лишь бы не бросать друга тут.

- Я его постоянно проверяла. Приходила каждую ночь, - рассказывала во время работы подруга, ей надо было с кем-то поделиться. Мне тоже хотелось говорить, но, работая, это было невозможно, - после операций его обычно не было около суток, а потом его возвращали обратно. А тут я сама попала на стол к этим мясникам, - я вздрогнула и подняла на неё взор, - ничего страшного, они сначала удаляют парные органы, а их в организме предостаточно, - попыталась хоть как-то успокоить меня Кара, - я продержусь, да и нельзя делать одну операцию за другой. Есть время реабилитации, но сама понимаешь, пока я пришла в себя, прошла неделя. Я кинулась его проверять, как только смогла, но Эрика не было. Койка была пустой, и я подумала, что его опять забрали на удаление, но и на следующий день я его не нашла… начала искать… я не сразу обнаружила это место. Здесь, видимо, стоят какие-то ограждающие от запаха конструкции, в общем, не знаю, попасть сюда можно только со стороны больницы, и уже в паре метров отсюда почему-то уже нет амбре. Ума не приложу, как они это делают. В общем, когда я пришла сюда, мне пришлось повозиться, но я его отыскала. Мне кажется, он тут очутился почти сразу после того, как меня забрали… - она замолчала.

Всё то время, что мы рыли последнее пристанище нашего друга, у меня перед глазами стояли картинки, как подруга по ночам планомерно обыскивает все закутки Лагеря, как набредает на свалку, как разгребает тела, забыв про брезгливость и «ароматы» тлена, подгоняемая желанием найти его, хотя бы здесь, но найти. Только когда небо на востоке начало голубеть, мы выкопали достаточно глубокую яму. Положив в неё Эрика, засыпали землёй и накидали сверху ещё не растаявшего снега. Конечно, если внимательно смотреть, можно было разглядеть, что здесь что-то закопали, но мы надеялись, что никто не обратит внимания.

Мы пошли к моему корпусу. По дороге подруга рассказала, как несколько дней пыталась попасть ко мне, но всё не получалось, а сегодня на удачу на нас опробовали действие нового лекарства. Дойдя до домика, мулатка заглянула в окно у входа и обнаружила там за столом медсестру. Подруга прислонилась спиной к стене и часто задышала, потом встряхнула головой и достала откуда-то из-за пазухи белую сорочку, такую же, как моя, и сунула её мне в руку. На вопросительный взгляд она только лишь отмахнулась. Подождав, пока я переоденусь, чмокнула меня в щёку и убежала, предварительно сказав:

- Следи за ней. Как только уйдёт, беги в свою палату. Дверь в неё плотно притворена, но не закрыта. Не забудь захлопнуть её до щелчка.

Я встала на носочки и принялась следить в окно за постом. Ноги болели, сообщая мне о лёгкой степени обморожения. Вдруг входная дверь открылась, стукнувшись о стену, и я увидела грязную подругу, стоящую в проёме. Она была там всего лишь секунду, а потом убежала прочь. Но этого мгновения хватило, чтобы девица всполошилась и кинулась куда-то вглубь домика. Я же, в свою очередь, ринулась к своей тюрьме. Задумываться о том, что случится с Карой, времени не было. Я подумаю об этом потом, когда буду в своей камере. Но и это «потом» пришлось отложить на более позднее «потом».