Страница 5 из 206
- Да ну?
- Элайджа, - сурово позвал Феликс и открыл ясные глаза, - Я скоро умру, изволь быть со мной честным. Ни один вид магии не даёт тебе шанса на Архимагию: ни магия воды, ни Некромантия, ничто другое, и именно поэтому ты решил прибегнуть к «паразиту», высосав меня.
Тяжёлый взгляд Герцога был неотрывным и тем самым, что в Сакрале славился, как «взгляд Василиска» - взгляд Блэквеллов, от которого стыла кровь в жилах, но коим никогда не обладал Элайджа.
- Мы оба знаем, отец, - уже мягче заговорил Элайджа, - Что Первый Уровень – не твой потолок. Ты можешь быть сильнее, но почему-то этому всегда сопротивлялся.
- Любой здравомыслящий маг остерегается Архимагии, Элайджа. Я в силах переступить порог – это правда, но у меня недостаточно силы духа, чтобы справиться с этой безудержной энергией.
Сын сверлил отца испытывающим взглядом, словно готовясь к словесному бою:
- Но ты почему-то уверен, что у Винсента этой силы духа хватит, так?
- У тебя все темы сводятся к твоему брату?
- Так да или нет? Будь честен, и буду честным я.
- Да, уверен.
- Ну и почему?
- Это очень сложный вопрос, мой мальчик, - задумчиво ответил Герцог и снова откинул голову на спинку кресла, теперь глядя в потолок, - Раз уж сегодня вечер откровений, то я скажу тебе правду: твой брат уникален. Тебе никогда его не опередить…
- Я уже впереди, – перебил с гневом Элайджа, - Я сильнее!
- Не о той силе речь, хотя и в этом аспекте ему равных не будет. Правильнее будет оценивать ваши возможности с позиции магии: ты рождён одарённым, но Винсент рождён неограниченным. Это спор таланта и гениальности, и расценивай это с позиции магии. Например, тебе нужно истощить и убить собственного отца, чтобы стать Архимагом, но Винсенту для этого нужно лишь просто подождать, ведь это его суть.
- Ну вот и посмотрим!
Феликс открыл глаза и поднёс к губам тот самый предмет, который принёс с собой и всё время держал в руках. То была маленькая ветряная вертушка на палочке, та самая, с надписью «Всегда с тобой». Блестящие бумажные лопасти закрутились от дыхания Мага Воздуха, и это было в абсолютной тишине под пристальным вниманием Элайджи:
- Ты всё это время хранил её? – тихо спросил Элайджа.
- Конечно, - с грустью сказал отец, - Как же ты не поймёшь? Я знаю какой ты, сынок, знаю. Да, ты пугал меня временами новыми открытиями, но я всегда любил тебя и всё ещё люблю. Было страшно, когда ты убил своего пса, было невероятно больно, когда ты убил Эванжелину, с тех пор каждый твой новый выпад сопровождался уже не болью, а молчаливым ужасом. Я пытался тебя вычеркнуть, хотел разлюбить, но мне это не по силам.
- Может потому что ты понимаешь, что сам во всём виноват? Ты и твоя Эванжелина.
- Ты каждый раз винишь то меня, то Эву, то своего брата, но ведь твои первые девять лет прошли только со мной. Разве я убил Тэдди? Мне нравился твой слюнявый пёс.
- Это вышло случайно.
- Не надо лукавить. Ты сделал это намерено, тогда тебе ничто не угрожало, но уже тогда ты изредка переставал притворяться и делал то, что считал нужным. Я давал тебе выбор, и ты делал его самостоятельно, ни я, ни Винсент никак не связаны с тем, что тебе нравилось причинять боль, что ты унижал окружающих и самоутверждался за счёт чужого горя. Помнишь сколько раз ты выбирал замок Дум, когда я предлагал тебе поехать по нашим землям?
- В замке Дум со мной обращались как с Герцогом! А ты таскал меня по грязным закоулкам…
- Но это работа Герцога, Элайджа. Приёмы, война и переговоры – часть этой работы, другая её неотъемлемая часть – это участие в жизни подданных, я ведь не раз тебе это объяснял. Я понял, что ты для этого не подходишь ещё до рождения Винсента, а когда Мордвин выбрал его, то я облегчённо выдохнул, ведь к тому моменту ты уже перешёл черту.
- Раз так, то и говорить не о чем! – Элайджа вскочил со своего места и двинулся к отцу, но тот не менял позы, лишь наблюдая боковым зрением.
Мужчина выхватил из руки отца ветряную вертушку и сжал её с силой, будто отыгрываясь на игрушке за все свои обиды.
- Игрушка тут не при чём, - прошептал Феликс.
- Она напоминает о тебе! – с болью и гневом сказал безумный Элайджа, на глазах которого появилась излишняя влага, - Я всего лишь искал твоего признания! Хотел, чтобы ты гордился мной, смотрел на меня с восхищением!
- Для этого ты сделал мне больно? – медленно обернулся на сына Феликс, глядя мягким мудрым взглядом любящих глаз, которые познали за свою жизнь много горя, - Убил единственную женщину, которую я любил, забрал мать у моего сына. Горят ты и Кларину убил, это так?
- Она сама этого хотела! Она знала, что ты и она – это всё, что делает меня человеком. Это горе должно было сделать из меня Архимага, но не вышло.
- Сынок, ты убил свою мать, - спокойно и с болью резюмировал Феликс, - В погоне за силой ты сознательно отнял жизнь у той, кто произвёл тебя на свет и всегда был рядом. Как бы безумна она ни была, как бы не просила тебя её убить, ты не должен был этого делать: мать – это святое.