Страница 93 из 97
– Нешто мы степняки чумазые? – удивился Велизарий, явно расслышав в вопросе завистливые нотки. – Конечно, били. И пиво варили, и песни водам небесным спевали!
– Значит, родичи мои наутро лукарей на сто стрел к мишеням потащили?
– Ага. Потащили. У них это строго. Сто стрел каждый день, иначе и не лучник вовсе. А Инчута ночью-то спать не ложился – через огни прыгал с парнями да девками деревенскими тутошними. Вот и побоялся опозориться, поди, в щит со ста шагов не попасть. Отказываться стал. Громко. А когда и воевода пехотный вразумлять принялся, и вовсе озлился. Ругаться стал да бахвалиться. Так отроков в корчму и увел. К вечеру уже…
– Он и на этом не остановился?
– Дык, утром за него голова больная говорила, потом хмель в дурной башке заголосил.
– Ну-ну, – мерзкий липкий пот выступил на лбу, и не было сил его стереть. – Дальше что?
– В сумерках уже Инчута с собутыльниками из корчмы в острог пришел. Там их уже Паркай со стражей поджидали. Воевода-то хотел забияк в холодный погреб покуда посадить, чтоб подумали да повинились, а те…
– Сопротивляться стали?
– Ага, – толстенные пальцы ловко протерли лоб влажной тряпицей. – Еще и родичей ваших криками во всем винил. Мол, это лесные поклеп на него навели, чтоб народу правду про корысть их тайную глаза не распахивал…
– Забавно, – прошептал я одними губами.
– Ну, дык, – тем не менее, согласился дворовый. – Обхохочешься. Только по воинской правде смутьянов-то этаких вешать полагается…
Сердце нестерпимо сжалось. Стоило лишь на миг представить болтающегося в петле весельчака из ростокской малой дружины.
– Палаты принцевы далеко ли?
– Дык, тут же. За две двери по галерее. Неужто идти сможете?
– Надо! Зови, что ли, Паркая. И пару ребят крепких, чтоб идти мне помочь…
Здоровяк горько вздохнул, кивнул и скрылся из глаз. А я, воспользовавшись отсутствием назойливой сиделки, оперся локтями в непривычно мягкую постель и сел. Мир покачнулся. В глазах полетели сверкающие искорки. Мышцы отвратительно дрожали, словно подняли меня на вершину царапающей облака вершины. Во рту появился металлический привкус.
Тело уговаривало меня отступиться, вернуться в уютную колыбель перины. Искушение было велико. В голове мелькнула мысль, что мне, раненому, простительно будет переложить ответственность на другого, да хоть того же Паркая… Но это так походило на предательство, что я оскалил зубы и зарычал. На собственное малодушие и не вовремя обессилевшее тело.
Пехотный воевода принес с собой запахи холода и влаги. С длинного, подбитого беличьим мехом плаща тут же набежали мутные лужи, в которых островами торчали ошметки грязи с сапог.
– Здравствуй, Арч, – чуть поклонился молодой военачальник. Его голубые глаза оказались по-осеннему темны, а на лице не нашлось и тени улыбки. – Детина-то твой, поди, не удержался? Поведал о горюшке нашем бестолковом?
Я хотел просто кивнуть, но побоялся, что искры вернутся. Не хотелось проявлять слабость.
– Ему пришлось, – выговорил я, проглотив прежде тугой комок подступившей тошноты. – Здоровья и тебе Паркай Панкратыч. Расскажи и ты, как оно все было…
– Воевода-то наш чего решил? – поинтересовался я, когда Паркай закончил.
– Ничего.
– Ничего?
– Сказал, мол, Инчута-лучник – арчев человек, вот пусть Арч и решает.
– Надо бы с Ратомиром все-таки поговорить, – отважно выдохнул я, заметив хитрый глаз Велизария в щели приоткрывшейся двери.
– Куда уж тебе, – дернул плечом воин. – Ликом со стеной выбеленной схож, а туда же – к принцу с беседами приставать… Да и не станет он разговоры разговаривать. Тоска черная у него.
– Вот и посмотрю на его кручину. Эй! Входи уже. И помощников заводи.
От моей постели до кровати Ратомира, куда я упал полностью выжатый, было сорок девять шагов. И каждый из них дался мне тяжелее, чем самая жестокая сеча. Сорок девять сражений подряд. Сорок девять побед.
– Кабаны здоровенные и со стулом вместе тебя, ваша светлость, уволочь могли бы! – шипел раскрасневшийся от беготни по галереям крепости Велизарий. – На кой вам своими ногами-то шастать?!
Я, кажется, рычал в ответ, не в силах разнять крепко сжатые зубы. И продолжал считать шаги.
– Инчуту с другими забияками где держите-то? – спросил я Паркая, замершего на пороге принцевых палат, дождавшись, когда черные пятна в глазах закончат демонские танцы и уберутся восвояси.
– В подполе. Где ж еще?
– А много ли там этих бузотеров?
– Тридцать шесть, вместе с Инчутой.
– Ого, – удивился я. – На улице-то дождь так и не унялся?
Молодой воевода дернул плечом:
– Сыплет.
– Ты б, Паркай Панкратыч, велел, чтоб лиходеев во двор вывели. Пусть под водами небесными постоят, подумают. Вот и Пареля с собой возьми. Может, кто из них к Басре обратиться возжелает. Напоследок…
– Ты что ж это…
– Сам ли правды воинской не ведаешь? Во хмелю по крепостьце бродить, приказы командира не исполнить, ночной страже кулаками перечить… Иди уже.
Как-то неуловимо потемневший, похудевший, с печально обвисшими щеками жрец взглянул на меня воспаленными, полными тоски глазами и, протиснувшись между косяком двери и воеводой, скрылся на галерее. Паркай сжал губы в тонкую белую нитку и, сутулясь, отправился следом. Велизарий прикрыл за ними дверь. Натолкнулся на мой взгляд, виновато улыбнулся и поспешил выйти тоже.