Док

На утро меня сбросили с кровати на холодный пол и довольные голоса хором проорали:

– Доброе утро, солдат! Построение на зарядку, санитар! Делай РАЗ!!!

* * *

Люди – тщеславные существа. И я не исключение. Для того чтобы не сдохнуть на нищей стипендии, я записался в спортивную секцию и даже выступал за любимый университет в беге на средние дистанции. Что давало бесплатные талоны в столовую и иногда приносило бронзовые медали в копилку сборной. Пусть я и не блистал на стадионах, но бегать любил и гордо думал, что способен показать неплохое время и на марафонских расстояниях.

Но лежа в луже и пуская пузыри, лишний раз убедился, что между пробежкой в парке и кроссом по пересеченной местности есть крохотная разница. И эта седая разница орала тогда на меня, не стесняясь в выражениях:

– Санитар! Твои товарищи уже пошли в атаку! Они гибнут там, под вражеским огнем, а ты прохлаждаешься в тылу! Урод колченогий! Вставай и шевели граблями, слабак! Я и так нагрузил твой ранец лишь половинной нормой! И берегу твои нежные ручки, не позволяя запятнать их работой! Подъем, амеба криволапая, шевели отростками!

И еще много разных добрых и приятных слов, существенно пополнивших немедицинский кругозор. Похоже, мой командир читал вечерами не только устав строевой службы.

Поэтому я выскребся из жидкой грязи, с трудом собрал себя как единой целое и поковылял следом за убежавшей вперед колонной. Левой-правой, левой, шлеп, буль-буль, чтоб тебя, дубина камуфляжная, и снова левой-правой... И делай раз... Утром и вечером, осваивая для себя новые разновидности спортивных состязаний... И делай два...

* * *

Не успел я вечером после душа обессиленно свалиться на кровать, как ко мне подскочил пучеглазый «латино», по утрам на спор отжимавшийся больше двухсот раз.

– Санитар! Быстрей! Там в каптерке Тибур с Самой на ножах игрались, и Тибуру ненароком всю грудь распластали! Бегом, он кровью исходит!

Я подхватил ни разу не открытый пока набор с инструментами и рванул следом за побежавшим «спортсменом». Ввалился в заставленную стеллажами комнату и упал на колени рядом с раненым. Одним движением распластал залитую красным майку, перехватил в левую руку зажим и быстро промокнул марлей кровь на груди, открывая доступ к поврежденным тканям. Промокнул еще раз и замер. Потом бросил набрякшую тряпку в сторону и осторожно попробовал налипшую на пальцах гущу... Кетчуп... Понятно...

Откатившись в сторону, обладатель обожженной щеки встал и захохотал, пихая в бока набившихся в каптерку приятелей:

– Не, это же надо! Как молния! Я думал, он стену пробьет, так разогнался! А утром еле ноги передвигает! Талант! А глаза-то, глаза, как у Самы, когда на толчке застанешь! Выпученные и дурные!

Я убрал зажим, медленно поднялся и коротко ударил в освещенное улыбкой лицо. В другой ситуации я бы не попал. Скорее всего, меня бы покалечили еще на замахе. Но в тот момент Тибур звонко хлопнулся на задницу и ошарашенно уставился на «мясо», поднявшее на него руку.

– М...к сраный! Смешно тебе?! А когда будешь подыхать, поймав очередь в брюхо, тоже станешь веселиться?! А я пошлю тебя на ...! И отвернусь к стенке, спать! Потому что, как я должен понять, от безделья вы ко мне примчались, или действительно кому-то кишки размотало?! Еще раз, слышишь, шутник пустоголовый, еще раз вы меня разыграете по неотложке, и я тебе точно позвоночник выну... Будешь в коляске кататься на грошовую пенсию и костяные четки перебирать! Понял?!

На меня тогда знатно накатило. В казарму каждый день прибывало пополнение. И эти люди моментально находили свое место в давно устоявшейся иерархии. Снайперы, саперы, радиоспециалисты – крепкие ребята, объединенные законами спецназа. Они вливались в привычную для них среду, находили общих знакомых, восстанавливали боевую форму и лишь удивленно косились в мою сторону:

– Это кто у вас?

– Залетный. Бумажки перепутали. Как разберутся, сунут в тыл.

И глядя на испачканное кетчупом тело, я ощущал, как меня медленно отпускает, как я из человека, способного движением руки спасти жизнь, снова превращаюсь в мусор у входа. Волна ярости уходила, оставляя после лишь пустоту и тоску.

Седой ротный раздвинул толпу, молча полюбовался на мрачных солдат вокруг и хмыкнул:

– А нам рассказывает, что ему руки беречь надо... Все, повеселились. Отбой через пять минут.

* * *

– У меня рапорт о вчерашней драке в казарме. Что скажете?

Замордованный полковник ( оказывается, за полторы недели военной жизни я научился различать звания! кто бы мог подумать, как благотворно влияет чтение устава на ночь... ) посмотрел на меня и поморщился. Конечно, кому хочется разбираться с «пиджаком», присланным в безумной спешке.

– Я не помню такого, – почесал я затянувшуюся царапину на щеке.

– А это что, ударились?

– Побрился неудачно.

Мой собеседник развернул экран с личным делом и показал на вереницу отметок:

– Убер, вы трижды проходили сборы. У вас отличная специализация для наших войск. Но госпитальные позиции давно заняты и никто для вас там местечко не выделит. А через неделю бригаду снимают с базы и отправляют в джунгли... По-человечески я вас понимаю и говорю: пишите рапорт. Я проведу проверку, может, и найду кого-нибудь, потом поставлю отметку о психологической несовместимости и выпну на сортировку. Там поболтаетесь какое-то время и попадете в больницу. На свое место.

– Это по-человечески. А с точки зрения командира?

С субординацией я тогда не дружил совершенно. Впрочем, как и сейчас. Полковник набычился, но все же ответил: