Страница 41 из 85
Помню тот день, когда впервые осознал это. Мне было девятнадцать. Я отдыхал в кругу семьи на летних каникулах. Родители куда-то уехали, взяв старших сестер с собой. Неудобный диван, покрытый колючим, вязанным руками матери покрывалом, принял меня в свои объятия, но не давал сосредоточиться на книге, которую я намеревался прочесть за лето. Матильда собиралась на дискотеку со своими подругами. Тогда она еще с удовольствием посещала различные мероприятия, полные народа, умела непринуждённо смеяться, а болезненные приступы были редки. Сестра крутилась возле большого, с человеческий рост зеркала, что стояло напротив моего ложа. Она примеряла то одно то другое, никак не приходя в соглашение с собой, что же именно надеть. Отбрасывала подобающие такому случаю наряды и вздыхала. Мила всегда вначале выбирала платья, которые ей очень шли, обтягивали изящную фигуру, подчеркивали стройные ноги, но почему-то вслед за этим ей непременно казалось, что она слишком худа для такого, поэтому надевала джинсы, джемпер и кеды. Исподлобья я наблюдал за этим мельтешением, втихую забавляясь зрелищем. Но потом Матильда выпала из поля моего зрения и довольно долго не появлялась. Зудящее беспокойство заставило отложить книгу и пройтись по комнатам. Дверь в ванную оказалась приоткрыта, выпуская из щели узкую дорожку света. Без задней мысли я заглянул туда. Мне и в голову не пришло, что Матильда могла принимать душ или заниматься чем-то таким, чего мне не следовало видеть и знать. Сестра сидела возле раковины, забравшись на тумбу практически полностью. Она опиралась спиной о зеркало и красила ногти на пальцах ног, напряженно пыхтя. На ней были только простые трусики и короткий топик, прикрывающий ее маленькую, еще не совсем развитую грудь. От Матильды пахло чем-то таким удушливо сладким, отдаленно напоминающим земляничное варенье; я не мог понять, чем конкретно, но запах этот дурманил и манил, замутняя разум, заставляя проснуться все мое естество. В замкнутом пространстве ванной комнаты он достиг такой концентрации, что шагнув в этот туман, я потерял волю и рассудок.
Мила подняла голову и улыбнулась.
- Женька, скажи, как лучше, в один цвет выкрасить или чередовать?
- Ты про что? - оторопел я, пытаясь смотреть ей в глаза. Но контролировать себя было сложно. Кровь ударила в лицо, пульс участился, а коленки предательски затряслись.
- Ну вот же, смотри, - она вытянула ножку, открыв свое молодое, гибкое тело мне на обозрение.
Я не сдержался тогда. Резко схватив ее под коленкой протянутой ноги и сделав широкий шаг, я навис над ней, едва удерживая равновесие. Свободной рукой упираясь в тумбу, на которой сидела Матильда, я уткнулся лбом в ее лоб. Она опешила и слегка отклонилась назад. Огромные серые глаза смотрели с непониманием, смуглое от природы лицо моментально побледнело, губы задрожали. Грудь вздымалась от учащенного дыхания. Тогда впервые я почувствовал ее страх, который тут же передался мне, принося извращенное наслаждение. Упиваясь такой близостью, я отчаянно боролся с собой, сопя как разъяренный бык. Матильда, напротив, старалась не дышать. Минуты две, застыв в такой позе, мы просто молчали.
- Женя, - выдохнула, наконец, шепотом из себя Матильда. - Что ты...
- Испугалась? - здравый смысл взял верх и, улыбаясь через силу, я резко развернулся и ушел.
Она потом очень долго извинялась передо мной. Всё оправдывалась, что никак не привыкнет к моему новому статусу, что я уже не ее милый братик, а взрослый парень и что мне тяжело контролировать свое мужское эго. Как всегда придумала за меня оправдание. А я очень долго жалел, что не сделал этого - не поцеловал ее. Я и сейчас жалею. Случая не представилось больше. Если бы можно было вернуть все вспять и повторить, я бы не остановился тогда. И плевать на последствия, оно того стоило. Матильда - это все что мне нужно в этой жизни. Думалось, со временем такое увлечение пройдет, что это просто гормоны шалят, но нет, с тех пор минуло десять лет, а я все так же желаю обладать ею, как никем и ничем другим. Я посещал психолога, который долго рассказывал о подсознании, стремлении к близости таким образом, патологии сексуального восприятия и прочей ерунде. Меня даже заставили пропить курс лекарств, потому что влечение к родственникам - это уже симптоматика. Мне ничего не помогло, я продолжал сходить с ума, но, чтобы избежать участи подопытного психиатрической медицины, изобразил чудесное выздоровление, закопав эти проблемы глубоко в подсознании.
Со временем я убедил себя, что это всего лишь подростковое увлечение. Никто не знал об этой моей тайне, да и сам я старался скрывать от себя свои желания, представляя в минуты творческой визуализации хрупкую светловолосую девушку рядом, но с темным пятном вместо лица. Как только мысли подобного рода приходили ко мне в голову, я панически от них бежал, закрываясь от всего, блокируя даже мельчайшие намеки. У меня тоже была своя собственная война, которая проходила мимо сознательной части моего разума, но ни на минуту не угасала. С самого раннего детства.
Признаваясь самому себе в этом всём, я принял душ и лег в постель. Закрывая глаза, как всегда перед сном мысленно пожелал Миле спокойной ночи. Наверное, это правильно, что она гонит меня от себя. Наверное, нам действительно стоит ограничивать время проводимое вместе. Мне тяжело, а Матильда, чувствуя это напряжение, сама мучается приступами совестливости. Она ведь всегда такой была - чуткой и понимающей. И что бы между нами не происходило, в конце концов сестра всегда будет для меня моей мышкой-малышкой, а я ее кот-обормот.
Заснув, я вновь очутился в комнате из своих воспоминаний с той же книжкой в руках. Удивительно, но я почувствовал и колкость одеяла на диване, и даже прочел строчки, в которые пытался вникнуть тогда, в гостиной. Матильда крутилась перед зеркалом то в одном платье, то в другом, как вдруг ушла и не вернулась. Предвкушая встречу и исполнение запретных желаний, пусть даже во сне, я направился сразу в ванную комнату. Здесь, в своей стихии я могу делать все, что мне хочется. Оттолкнул приоткрытую дверь и заглянул вовнутрь, но к моему удивлению вместо привычного зеркала зияла огромная черная дыра.