Страница 37 из 85
Весна вступала постепенно в свои права, и вот уже ветер казался не таким порывистым, а все больше теплым и ласковым. Природа вокруг расцветала, разнося по городу сладкий аромат цветущей вишни и сирени. Роман был окончен, оставалось внести небольшие правки, о чем я в первую очередь после редактора, сообщил Миле и попросил ее отпраздновать это со мной. Мне натерпелось узнать, справился ли я с заданием, донес ли в тексте все то, что чувствовала сестра. И, конечно, было интересно, чем она сейчас живет, что рисует. Неделю я названивал и уговаривал встретиться. Матильда отнекивалась, ссылаясь на занятость, пока я, не слушая протестов, просто не поставил перед фактом, приехав к ней домой в выходной день, заранее зная, что Дмитрий умотал в город по каким-то своим делам и не будет нам мешать.
На удивление встретила Мила меня в хорошем расположении духа, приподнятом настроении и мы долго болтали, обсуждая рукопись, которую она уже к этому времени умудрилась прочесть. Миссия, возложенная на меня сестрой, оказалась выполненной блестяще, Мила была довольна и не уставала расхваливать, постоянно повторяя, что я хорошо уловил суть отношений между главными героями.
- Может, все же напишем твое имя как соавтора? - опять попытался я.
- Нет, нет, это только твоя заслуга. Я вот когда-нибудь нарисую к ней иллюстрации, и мы с чистой совестью накалякаем меня на обложке.
- Ну что ж, как скажешь. А покажи-ка мне, что ты последнее сотворила.
- Я мигом, - крутанулась она на пятке вокруг своей оси и убежала куда-то. Но вскоре вернулась, неся в руках разрисованный планшет, и водрузила его на подоконник.
- Вот, - с гордостью сестра представила мне свой новый рисунок. На нем была изображена самая обычная ваза с синенькими цветами. Ничего сверхъестественного. Правда, ваза какая-та искривленная. Может тайный смысл именно в этом?
- Эм, что это? - растерянно спросил я, тщетно пытаясь отыскать послание в ее рисунке.
- Это ваза! - восторженно пропела Матильда.
- Я вижу, что это ваза. Но я тебя спрашиваю - ЧТО ЭТО?
- Тебе не нравится, - сестренка как-то съежилась и помрачнела. - Значит, никому не понравится, - вздохнула она.
- Ну, ваза-то так себе, если честно. Я просто не понимаю, зачем надо рисовать вазу?
- Все художники рисовали вазы или фрукты. Это же нормальное, правильное искусство. Вазы, фрукты и еще, о, люди! Люди совсем не выходят, - она обреченно опустила руки, теребя край своей футболки.
- Ладно, пойдем по-другому, - я прищурил один глаз и встал в важную позу, изображая критика. - Что хотел сказать художник? - Матильда растерянно заморгала и, попятившись, плюхнулась на диван.
- Откуда я знаю, что хотят сказать художники, рисующие людей и вазы. Я не художник. Я бездарность, - и начала тереть глаза в попытке сдержать слезы.
Я присел рядом и обнял ее.
- Малыш, ты обманщица, каких свет не видывал. Можешь поплакать, я никому не скажу. А взамен требую поставить в известность, что толкнуло тебя рисовать вазы. Это опять он?
Она разрыдалась, уткнувшись мне в предплечье. Что-то пыталась промямлить, но ее слезы не давали мне понять, что именно. Я глубоко вздохнул от досады, что не могу ничего сделать. Просто сидел рядом и гладил ее по плечу, которое остро врезалось мне в ладонь. У меня возникло ощущение, что сестра еще сильней похудела.
- Ты ела сегодня? - попытался я ее отвлечь.
Она отстранилась, переключив внимание из внутреннего мира во внешний. Я будто ясно услышал этот щелчок во время перехода из одного состояния в другое.
- Я.., я не помню. Кажется, я пила чай сегодня. Ты голоден, наверное? Давай я тебя покормлю, пойдем на кухню.
- Мышь, я тебя как старший брат накажу! Четыре вечера, а ты только чай пила за весь день? А ну, быстро на кухню, вазорисователь мой.
Новый титул, нареченный с моей легкой руки, заставил ее улыбнуться. Мы прошли на кухню и, пока Мила разогревала чайник да доставала яства из холодильника, я окинул взглядом помещение. Внимание привлекло ведро с мусором, заставив удивленно замереть на долю секунды. В кульке валялись куски разорванной картины.
- Что это?
- А, ерунда, - нахмурилась сестра.
Я встал со стула и полез вынимать обрывки. Матильда кинулась было меня останавливать, но я нервно оттолкнул ее. Она не удержала равновесие и шлепнулась рядом. Процедив сквозь зубы прощение, я разложил собранные куски. Картина была в красных тонах, на ней не вырисовывалось ничего конкретного, но взгляд утонул в алых линиях. Я видел явственно пламя, которое не просто горело, он пожирало все вокруг. Что-то шевельнулось в душе, заставив невольно сглотнуть подступивший ком. Этот огонь ясно ощущался во мне, он горел в горле, плавил мозг, заставлял вибрировать каждую мышцу. Матильда воспользовалась моим оцепенением и тут же сгребла все кусочки, сминая их до неузнаваемости.
- Фигня, фигня, я же говорю, - слезы опять потекли по ее щекам.
Я резко схватил сестру за руку и заставил посмотреть на себя.
- Откуда ты это взяла? Да остановись ты! Это я, мне же можно рассказать.
- Я, я не знаю, - сквозь всхлипывание, но уже успокаиваясь, попыталась объяснить Мила. - Прости, я иногда забываю, что ты друг. Думаю, это адский огонь или что-то в этом роде. Я не могу описать ощущения, просто я там когда-то была и вдруг это вспомнила, - Матильда помолчала, но она знала, что для меня этого мало и придется объяснять все. - Я, я чувствую агонию и боль, - тихо прошептала она, - понимаешь, не в физическом смысле. Я чувствую агонию и боль вот тут, внутри. Моя душа горит и мучается, и ей вторят сотни таких же мучеников. Это наказание за нашу несовершенную жизнь, за ошибки, за податливость страстям и минутным прихотям. Мы вместе поем эту горькую балладу, омывая слезами раскаленные раны. Я проснулась с этим и поняла, что должна нарисовать всё, что чувствую, во что бы то ни стало, иначе это не уйдет из меня. Иначе я сама сгорю в этом водовороте кошмара. Но когда Дмитрий увидел - наорал, сказал, что я больна и мне надо лечиться. Что это не искусство, а ерунда, и если я хочу хоть что-то в этом мире значить, мне надо рисовать как все, иначе он покажет меня психиатру.