Страница 5 из 112
Дома я наспех умылся, переоделся и без сил упал на кровать. Содеянное не доставляло мне радости. Я пытался утешить себя мыслями о том, что наконец хоть что-нибудь узнаю о своей родне, но совесть упорно твердила, что игра не стоила свеч. Но когда я смотрел на оставленный на столе ларец, совесть нехотя утихала.
«Немного отдохну и тогда открою его».
Однако это «немного» быстро превратилось в глубокий сон без сновидений.
Я проснулся от ноющей боли во всём теле. Всё ещё находясь на грани между сном и реальностью, я попытался перевернуться на спину. Моментально меня пронзили сотни невидимых игл, и я не удержался от стона. Долго гадать над таким бедственным положением не пришлось: это дала о себе знать ночь, проведённая с лопатой. Интересно, Жак тоже так мучается? Хотя ему, наверное, полегче, он же всё-таки привыкший к физическому труду.
Прошло немного времени. Болело почти всё, и мои мучения ни на секунду не прекращались. Из-за этого я даже никак не мог сосредоточиться на воспоминаниях о своём ужасном поступке. С одной стороны, это было не так уж и плохо, так как совесть наконец-то совсем замолкла. Мол, что взять с полуживого дурака? Я, нехотя, посмотрел на злополучный ларец. Он выглядел массивным коробом из тёмного дерева с тонко вырезанными узорами. Как же его содержимое могло напугать отца? Что в нём такого? Чтобы это узнать, мне пришлось отодраться от кровати и подойти к окну, благо комната у меня совсем маленькая. Испытывая зверскую боль в плечах, я раздвинул шторы. В следующих своих движениях я был более осторожен.
Ларец открылся легко. Дневник лежал на самом верху, и я немедленно взял его в руки. Эта книжица в потёртом чёрном переплёте должна была ответить на многие из моих вопросов, которые так давно терзали меня.
Когда я, затаив дыхание, открыл дневник, меня постигло страшное разочарование: все записи были на латыни. На языке, который мне в своё время покорить так и не удалось.