Страница 70 из 124
Вскоре ее голова по православному обычаю оказалась накрытой расшитым платом, и, сбиваясь от волнения, Дина начала каяться:
- Простите, батюшка, но я очень грешна! Я не знаю, как сказать правильно... когда-то давно я совершила убийство и не одно, - в пустой церкви страшные слова отражались эхом от стен и усиливались. Дине показалось, что ее срывающийся тихий голос наполнил все пространство храма.
- Что ты говоришь, дочь моя, - испугался священник, - убийство - самый тяжкий грех!
- Да, отец, я знаю, и душа моя страдает. Сильно страдает! Еще я роптала и ненавидела, я пыталась покончить жизнь самоубийством.
Для одного батюшки этого оказалось много, и он замолчал в ужасе. Испугалась и возопила про себя от негодования тайком прошедшая за ними Зоя Ивановна. Спрятавшись за колонной, она сдерживалась с трудом, чтобы не выскочить и не добавить громогласно к грехам соседки пьяные ночные бдения. Услышав главное, бабка Зоя незаметно выскользнула наружу, дабы не искушать себя больше. Священник заговорил вновь, возвращаясь к обязанностям, возложенным саном:
- Кого ты убила, грешница?
- Мальчика... Это было много столетий назад. Я не знаю, можно ли отпускать грехи прошлых жизней, но я только сейчас обо всем вспомнила... И я не знаю, что мне делать, - зарыдала под темной тканью Дина.
А священник с явным облегчением произнес:
- Дочь моя, прошлых жизней нет. Не признает этого православная церковь. Тебе надо к врачу обратиться, к специалисту. Поезжай в город, там клиника есть, говорят и психиатр хороший принимает. Он тебе поможет.
- Спасибо, святой отец, спасибо, - вдруг начала успокаиваться исповедующаяся, заметив темный носок спортивной обуви, выглядывающей из-под рясы, и услышав такой 'нормальный' совет, высказанный сухим рассудительным тоном.
- Еще чем-то грешна? - сурово спросил поп.
- Нет, вроде бы, батюшка. Это все, - горько вздохнув, призналась Дина.
Священник принялся читать молитву и, возложив руки на голову странной грешницы, наконец, произнес:
- Отпускаю грехи твои...
И в тот момент впервые в жизни пришедшая на исповедь девушка почувствовала, что ее отпустило, словно ветер пронесся и сорвал с плеч глыбу вины, уже готовую раздавить.
Когда священник убрал с головы Дины плат, она низко поклонилась ему и поцеловала руку, не изнеженную, грубоватую, натруженную сельхозработами.
Внезапно Дине показалось, что вокруг нее декорации - игра, спектакль, разыгранный актерами, и она, словно существо из другого измерения, увидела все со стороны.
'Благодарю, Отец!' - воскликнула она и заторопилась прочь, чувствуя, что здесь ей больше нечего делать. Ужас рассеялся, уступив место тихому спокойствию. Ноги сами понесли куда-то. Шагая под свисающими над дорогой ветвями, под сенью юной листвы, украшенной россыпью капель только что прекратившего дождя, Дина вылавливала из подпространства нужные мысли.
Отплясав танец крайностей, в котором она перепрыгивала так быстро с одной чаши весов на другую, Дина, наконец, остановилась посредине балансирующих качелей плохого и хорошего, любви и ненависти. Легче прощать и любить других, не облачая их в собственную шкуру, намного сложнее полюбить и принять себя. Отпустить грехи себе и принять все, как есть... Анализируя ужасные смерти, молодая женщина насчитала их восемь: восемь искуплений, восемь жертв. И неизвестно откуда в голове замаячила девятка: 'Девятая волна добивает. У кошки девять жизней. Девятый вал. Девять неизвестных. Город девяти врат. Девять истоков. Девять дней после смерти. Девять месяцев беременности...'. Дина усмехнулась: эта жизнь - девятая, и все началось девятого мая. Совпадение или магия числа?
И вдруг из ниоткуда в голове появились слова: 'Доведение ученика до полного отчаяния девять раз очищает его от всех грехов'. Это было произнесено глубоким женским голосом. Дина даже обернулась, настолько явственным он показался. Но никого... Лишь широкая лесная тропа, и крошечные коричневые мышки, поглядывающие на нее из норок угольками блестящих глаз. Вдохнув грудью свежего воздуха, девушка пошла, куда глаза глядят...
Удобно было переступать с камня на камень на узких берегах неизвестного ручья, и Дина брела куда-то вверх, в горы, свернув с дороги в лес. Мокрая чаща казалась еще более таинственной. Пропитанные влагой растения набиралась сил, чтобы взорваться вскоре фейерверком цветов и ягод. Крупные, посеребренные пушком листья мяты росли вдоль ручья. Желтые цветы, гроздьями растущие на кустах, источали сильный пьянящий аромат. Огромные стволы буков устремлялись ввысь, а у их подножья загорались дикие пионы, аметистовыми лепестками внося разнообразие в расцветку лесного ковра.
Сквозь листья и ветви пробивались редкие лучи солнца. Дина обернулась назад и увидела, что оно скользит к западу, плавно переходя от одной тучи к другой. Возвращаться обратно не хотелось. И, как ни странно, девушку не пугала перспектива остаться ночью одной в лесу - она и в деревне-то была, как в джунглях. Кто знает, что там ее ожидает, какие сюрпризы? Играть в новые шутки с Сетом? Увольте. Он отпустил ее, не угрожая больше здоровьем родных? Хорошо, она ушла. И больше никому ничем не обязана. Пока у нее было только желание идти в манящий, сказочный лес, так похожий на виденный в когда-то прожитой жизни, и она наступала на булыжники, перескакивала через один, другой, уклонялась от низких веток. Ритм шагов, ровное дыхание, как будто родной лес творили свое волшебство. Дина обратила внимание на возвышающиеся неподалеку скалы и направилась к ним. Уставшее солнце больше не играло лучами, оставив лимонно-малиновый след. Ветер-пастух погнал облака - с одной стороны темные, с другой - окрашенные розовым перламутром. Небо, серо-голубое с западного края, на востоке было залито фиолетовыми чернилами ночи, которые постепенно растекались все ближе к гаснущей полоске света над ущельем.