Страница 1 из 31
Сергей Малицкий
Тени Богов. Избавление
Вторая книга трилогии «Тени богов»
Первая часть трилогии является сюжетной основой игры Ash of Gods: Redemption. AurumDust LLC ©
Пролог. Искры
«Мгновения подобны каплям воды.
И те, и другие обращаются в реки»
– Чилдао! – неслось из бездны, и Чилдао сначала бежала, потом шла, потом продиралась, затем ползла, прогрызая себе путь через кромешную темноту, которую можно было осязать. Мгла свивалась в жгуты, и эти жгуты душили, захлестывали, впивались в плоть Чилдао, хотя разве была у нее настоящая плоть? Было нечто, что она сплетала и сохраняла, потому как она единственная никогда не захватывала человеческого тела, оставаясь наделенным плотью духом, и даже своего ребенка – Филию – она сплетала так же, как заклинание, пусть и приняла в себя семя, и чувствовала боль, и все, что должна была чувствовать мать, и упивалась счастьем материнства. Теперь же она боялась, что не будет ее, не будет и дочери, но не только из-за ощущения собственной зыбкости, но и потому что помнила, как Тибибр – медленный и неотвратимый – смотрел на нее семьсот лет назад перед битвой у тройного менгира. В том его взгляде было все – и ледяное спокойствие, и жгучая ненависть, и неизбывная зависть, и смертельная угроза, потому что Тибибр-то уж точно должен был догадаться, что священные менгиры стали посмертными обелисками, и лишь один голос раздавался из-за пелены мрака – голос той, чьим вестником была именно она – Чилдао. Иначе как бы она обходилась без тела? Из чего бы она сплетала собственную наведенную плоть? Чьей силой бы пользовалась?
И вот теперь эта плоть была брошена на съедение неведомому. Там, где Чилдао ожидала увидеть колыбель энсов, оплот спасенных, она увидела башню хаоса. Там, где ей почудились ворота, оказалась пропасть, которая заманила ее в себя и обратилась бесконечными коридорами. Но сначала ее обдало холодным пламенем и мгновенно лишило и оружия, и одежды. Магические браслеты, которые она сложила в суму, взорвались искрами, запылали сквозь нее раскаленным светом, и канули в бездне. И теперь в ту же бездну пыталась прорваться и сама Чилдао, или же ее туда тащила непонятная сила, словно где-то в грозовых тучах открылась воронка, прореха, хищная пасть, которая всасывала в себя все чтобы в тщетных попытках насытиться растворить в ненасытной утробе ценное, изрыгнуть все прочее и еще выше взметнуть это ужасное строение. И осознавая это, ощущая собственное ничтожество, проклиная собственную самонадеянность, презирая себя за глупость, Чилдао стала пятиться, вырываться, извиваться, уползать, отпихиваться, отталкиваться, хвататься за что-то, чтобы не попасть внутрь, не завязнуть, не обратиться в отвратительное нечто, потому что где-то впереди уже дрожало, кричало, скулило что-то знакомое, страшное и невыносимое…
– Это тот же голос, – шептала или думала Чилдао. – Тот же самый. Тот, что дарил силы и уверенность. Тот, что окутывал любовью и нежностью. Тот, в котором не осталось ни любви, ни нежности. И семьсот лет назад. И еще раньше. В нем не было того, что должно было быть.
И она, Чилдао, – умбра этого голоса.
Она, Чилдао, – жнец этого голоса.
Она, Чилдао, – рабыня этого голоса.
Она – его тень и эхо.
Она – его срезанный ноготь.
Она – его выпавший волос.
Она, Чилдао, – тлен, исторгаемый обладательницей этого голоса, пусть даже безумие обращает его в вой попавшего в тиски волка.
Или волчицы.
Ты попалась, госпожа.
Ты попалась в мою ловушку, госпожа.
Кто бы ни стал ею, Филия или другая девчонка, ты в ловушке.
И я больше не служу тебе.
Только теперь я могу сказать, что больше не служу тебе.
Тем более той твоей части, в которой нет ничего похожего на тебя.
В которой все сгинуло.
И осталась лишь ненасытная глотка.
Только ради этого я пришла сюда.
Сказать, что я свободна.
Ощутить, что я свободна.
Я свободна.
Я свободна.
Я…
Истошный вой едва не разорвал Чилдао на части. Едва не ослепил и не оглушил ее.
Или, может быть, и ослепил, потому что она ничего не видела, как будто все стены, все черные переходы вокруг исчезли, и она сама оказалась себе подвешенным в пустоте червяком.
И оглушил, потому что она не слышала ничего, она колыхалась в безмолвии, а то, что доносилось до нее, весь этот сип, крик и скрежет, доносилось лишь потому, что все ее тело, ее кости, ее кожа, ее волосы – все передавало ей и скрежет, и крик, и сип.
И разорвал, потому что она не видела ничего и видела все, но видела все из разных точек, и когда перед ней поднялась багровая пелена, проявилось перевитое черными венами тело, венами, которые уходили в черные стены, венами, которые были подобны путам, все это она увидела сразу с разных сторон.
– Иди ко мне… – произнесло тело.
– Тебе нет, – прошептала Чилдао тысячью глоток. – Ты в ловушке. Это не ты.
– Иди ко мне…
– Тебя нет, – заплакала Чилдао, – это не ты. Ты еще там, в другом мире перестала быть собой. Тогда все перестали быть собой, но ты – прежняя – вовсе исчезла!
– Иди ко мне…
– Не могу и не хочу, потому что это не ты, это твоя тень, твой мрак, твоя клоака, твоя вонь, но это не ты! Я свободна!
– Иди ко мне! – прогремело так, что Чилдао пришлось закрыть глаза, а когда она открыла их, то увидела, что она сама, Чилдао, движется. Она сама, Чилдао, идет по узкому коридору. Она сама, Чилдао, подходит к величайшей, обнимает ее, припадает к ее груди, одевается языками пламени и сливается с растянутой черными путами фигурой.
– Это не я, – прошептала Чилдао, изрекая слова словно искры, и темнота сомкнулась вокруг нее.
Ролиг едва успевал за Брик, и это как всегда вызывало у него досаду. Да, сестра была старше его на три года, ну так и ему было не двенадцать лет, а все пятнадцать, и пора было уже становиться главой семьи и кормильцем, тем более что вся семья состояла из двух человек – он и сестра, так нет же, снова впереди Брик и, как видно, снова ему придется хмуро говорить в деревне, что и этого варана тоже убил не он, а сестра. Впрочем, вряд ли они вернутся в деревню до конца этой недели. Надо дождаться, когда уйдет пиратский корабль.
Все юнцы уходили из деревни, когда в Кривой бухте бросал якорь пиратский корабль. Гнезда пиратов находились на другой стороне полуострова и на островах, но только в Крабовой деревушке можно было запастись свежей водой из впадающей в залив речки и, что самое главное, солью. Да не выпаренной из морской воды, а высшего качества, из местных соляных шахт. Именно за ней прибывали время от время корабли из Фризы или даже из далекой Берканы. Обычно их сопровождали корабли охранения, и пираты на это время убирались восвояси, хотя нет-нет, да и приглядывали за двумя входами в залив, потому как случались среди купцов и смельчаки-одиночки. Как раз наняться на корабль к таким смельчакам и мечтал каждый парень в деревне, тем более что больше деваться из нее было некуда. От Змеиного полуострова, который был северо-западной оконечностью Терминума, до его центра, где по преданиям тысячу лет назад упала горячая звезда, – лежали безжизненные пески. По берегу, что влево, что вправо, – лежали безжизненные пески. На ближних островах и то имелись почти только одни пески или камни. И больше – ничего. Лишь вокруг деревни на пяток лиг в стороны журчало несколько источников чистой воды, да вдоль речки Прозрачной зеленели можжевеловые леса. И хорошо, что можжевеловые – не срубишь на мачты, не распустишь на доски, не сожжешь в печах, плохо горело узловатое дерево. А то давно бы и эти места превратились в пустыню. А вот если бы не было пиратов, которые повадились бесчестить местных девчонок, да забирать в те же пираты молодых парней, жизнь была бы вполне сносной.