Страница 2 из 15
— Осторожно! Вот так... тихонько ты, троллья твоя башка! — прикрикнул я на грузчика, который не слишком-то аккуратно бросил ящик с моим товаром прямо на пол лавки.
— Все? — с нетерпением спросил рабочий, полутролль-получеловек… вот ведь мерзость получилась... Впрочем, не мне, простому торговцу, об этом рассуждать.
— Свободен, — буркнул я невежливо и вытащил заготовленные две монеты — плату за его труд.
Тролль схватил деньги зеленой лапищей так, что поцарапал мне руку своими грязными, нестриженными когтями. Я невольно поморщился и подумал, что ранку надо будет обязательно обработать: не приведи Свет, инфекция какая начнется.
Я с тоской оглядел помещение лавки, небольшое, где-то восемь метров в длину и четыре в ширину, заваленное ящиками с новым товаром. Несколько десятков темных очков крылатых мне доставил торговец из моего мира. Тут они пользуются спросом, ведь в них прекрасно можно видеть в темноте.
Штук двадцать керосиновых ламп — на них тоже есть спрос, и мне хватит монет, чтобы заказать новую партию товара и продержаться до следующего месяца.
Я вздохнул, еще раз окинул взглядом свою убогую лавчонку и принялся разгребать коробки: отложить это малоприятное занятие до утра я просто не мог. Кроме меня сделать это было некому, а утром вставать за прилавок, и если я не разберу все сейчас, то просто запутаюсь в собственном товаре и не смогу быстро обслуживать посетителей. Не то чтобы у меня активно покупали товар… Дело ведь и в другом. С каждым надо поболтать, выслушать, каждому улыбнуться — чтоб был у них интерес забегать в мою лавочку, а там, глядишь, и купят себе чего.
Я не привередлив, но спать люблю на кровати и носить не лохмотья. Мне нужен хотя бы тот минимум, который позволит существовать, и для этого я готов выслушивать бесконечные истории местных о том, как их снова обманул сосед или что налоги стали непомерно большими и когда же уже свергнут Идриса Десятого, Головореза.
По последнему пункту я предпочитал отмалчиваться, слишком болезненны были воспоминания о гибели Солнечного Котенка. Конечно, он сто раз говорил нам, что он существует там, где Настоящий Свет. Но для того, чтобы получить Настоящий свет, нужно отыскать зеркало, которое смогло бы его отразить. Я мечтал накопить денег на путешествие и найти в этом мрачном мире Настоящее Зеркало. И уже почти достиг цели приблизительно неделю назад, когда мой лучший друг, бывший лучший друг, забрал все мои, ну тогда еще наши, деньги.
Наверное, я был виноват в том, что Данька так пристрастился к картам. Здесь этой поганой игре уделяли большое внимание, и каждый уже с малых лет играл на деньги. А выплата долга, конечно, была делом чести, а иногда вопросом жизни и смерти.
Я сразу понял, что к чему, и отказался даже учиться играть. А Данька, оказывается, умел. В эту игру играли и в их мире. И в их мире все было довольно серьезно с картами, это он мне потом рассказал. Сначала он играл с той же целью — вернуть Солнечного Котенка. Без него нам было не найти двери в следующий мир, а значит, Данькины надежды на возвращение домой становились все призрачней.
Я говорил ему, что это — нехороший способ, говорил, что лучше заработать честным путем, хотя бы той же торговлей. К тому времени у меня с трудом, но набралось достаточно денег для аренды лавки; торговать — это единственное, чем я мог заняться в этом мире.
Но Данька упрям и все еще считал меня младшим, хотя наша с ним разница в возрасте не столь существенна.
И в один прекрасный день — не люблю об этом вспоминать — я просто не нашел накопленных денег.
Данька сидел в углу нашей с ним комнатушки, где была всего одна кровать, на которой мы спали по очереди.
— Прости меня, Лэн, — прошептал он, опустив голову на скрещенные руки, — прости.
— За что? — спросил я, падая на кровать и радуясь, что сегодня моя очередь на ней спать — тогда пришла первая партия товара, и устал я неимоверно. Я не понял, о чем он толкует.
— Я проиграл… — глухо сказал он, не поднимая головы.
— Не пори чушь, — пробормотал я устало, — тебе играть-то было не на что.
Данька наконец поднял голову, и я увидел, что он снова напился. Его светлые глаза были поддернуты алкогольной мутью, черты лица исказились. Еще одна привычка, от которой я смог отказаться.
— Почему же, — горько усмехнулся он, — со мной мое Право.
Я испугался, сразу же вскочил, и пусть это было глупо, но я ударил его наотмашь, и сильно, нарушив сразу два своих непререкаемых правила: не бить безоружного и не связываться с пьяными.
Голова Даньки мотнулась назад, будто он ее совсем не держал: затылком он здорово приложился о стену. Теперь я мог видеть его лицо. Глаза были закрыты, а из-под век текли слезы. Данька плакал.
— Ты играл на Право?! — закричал я еще раз, понимая уже, что этот вопрос глуп и что ему просто нечего мне сказать. Да, он играл на свое Право и проиграл. И теперь должен ни много ни мало свою жизнь. Отныне в этом мире он не принадлежал себе, а Котенка, который мог бы открыть нам двери в другие миры, уже не было с нами. Чтобы его найти, нужны были деньги, а Данька проиграл свое Право на жизнь, и все, что остается — это залог. Большой-большой залог за то, чтобы он не вступал в их дурацкую Игру.
Игрой здесь называли жестокую бойню между теми, кто проиграл свое Право. Ими играли в карты. Среди отступников (так их называли, они отступились от самого святого, от собственной жизни) были простые шестерки, были карты и позначимей, те, которые хоть на что-то годились в бою. Были и козыри — этих, как правило, готовили заранее в королевском дворце, и купить их можно было за непомерные суммы.
Помнится, как только мы попали в этот мир, Даньку возмутила именно эта их Игра в «живые» карты, и именно из-за этого он ввязался в ту войну, встав на сторону повстанцев.
От того Даньки мало что осталось, теперь его вряд ли интересовала чья-то война. И видит Свет, я за него боролся изо всех сил. Но мне нужно было тянуть начатое дело, а это совсем нелегко.
В тот вечер я жестоко избил его. Словно вымещал свою досаду и злость на то, что мы застряли в этом негостеприимном мире. Кто-то мог бы заметить, что и мир Крылатых был отнюдь не дружелюбен, и только благодаря Даньке мы смогли вернуть людям Свет. На это я бы ответил, что в той войне с Летящими мы одержали верх, и я не возьмусь домысливать, почему здесь потерпели поражение.
Возможно, это просто вопрос везения, но впоследствии я понял, что тогда Данька воевал за меня и, самое главное, за себя самого, а сейчас, хоть и за правду, но совсем за других людей.
В общем, я той ночью наговорил гадостей. Я сказал ему убираться прочь, и раз уж он продул свое Право, то нужно идти и играть. Быть мужчиной. На что Данька молча закатал рукав потрепанной рубашки, обнажая предплечье.
Я зажмурился, потому что знал, что там увижу. Зажмурился, как в детстве, будто если закрыть глаза, то ничего и не случится.
Беда была в том, что уже случилось.
— Посмотри, Лэн, — хрипло сказал Данька, — посмотри.
Я открыл глаза, словно снова не смел ослушаться своего Старшего, и подумал, что все не просто плохо. Гораздо хуже.
На предплечье Даньки все еще сочилась кровью недавно сделанная татуировка. Шесть и перевернутое черное сердечко. Пики. Шестерка пик. Шестерка.
— Козырь? — спросил я, уже ни на что не надеясь.
— Нет, — покачал головой Данька, — нет.
Шестерка! Разменная карта, которой начнут ход и которая будет бита любой другой.
Я пнул нашу кровать, и она послушно сломалась с отвратительным треском. Я бил ногой в с стены, но они были покрепче рухляди в лавке. Я метался, как раненый зверь, обдирая руки, слизывая кровь с разбитых костяшек, чтобы хоть что-то чувствовать. Данька замер, избитый, в своем углу и не двигался.
Наутро, когда я принял решение заплатить за него и отдать все наши сбережения, обнаружилось, что Данька исчез. Пропали и накопленные деньги.
Я понял: он забрал их, чтобы заплатить выкуп и не участвовать в Игре. И больше мой друг не вернулся.
А я проклинал себя, но боялся отсюда съехать.