Страница 1 из 173
* * *
Как всегда, когда мне только начало казаться, что хуже уже просто некуда, статус моей жизни из категории «дерьмо» перешел в «полное, абсолютное дерьмо, которое мне никогда не разгрести».
Плачу доллар тому, кто сможет подобрать другое название всему происходящему. Два доллара и вон те антикварные часы, валяющиеся рядом со сборником поэтических переводов Уильяма Вордсворта, — человеку, который подкинет номер чертовски хорошей домработницы, потому что видок у моей комнаты, как у улицы Бридж-стрит после парада в честь Дня Святого Патрика.
Еще только рассветало. На дворе стоял самый разгар весны. Робкие лучи выглядывающего солнца неуклюже толпились на краю карниза, и утренний ветер беззвучно врезался в плотно закрытое окно.
Даже не знаю, что более разрушительно — атомный взрыв или мой недавний приступ ярости. По всей комнате валялись сломанные торшеры, разбитые энергосберегающие лампочки, порванные постеры, поваленные книжные полки, выдернутые розетки. Конец света прошелся по периметру и засосал все вокруг в пучину хаоса и безнадеги.
Вон тот сгорбившийся, угнетенный жизнью субъект – это я. И мой внешний вид – не грим для съемок в массовке «Репортажа из преисподней», а последствия пары недель без сна и целого ассортимента транквилизаторов, которые убили мою иммунную систему.
Стеклянным взглядом я буравил жалкие остатки модели Солнечной системы, которую собирал с одиннадцати лет. Вселенная раньше казалась мне необъятной, недоступной человеческому пониманию. Миром вне мира, где не существует законов и последовательностей, где пространство и время прерывается.
Ложь. Все это ложь.
Мироздание не имеет значения. Ничто не имеет значения, если рядом нет людей, которые тебе дороги.
Не хочу кидаться пафосными фразочками, но моя жизнь вроде как развалилась. Так обычно случается, когда лишаешься кого-то, кого ты любишь.
Вселенная сжалась в крошечную точку размером в атом.
Эффект домино запустил цепочку крушений.
Первыми потухли звезды.
За ними сломалось небо. Разошлось по шву, закровоточило своими незажившими шрамами. Звезды, оставшись без дома, осыпались на меня тысячами метеоритов, обращая все в руины.
А затем рухнул я.
Из недр свалки, устроенной на полу, я вытащил конверт, полученный сегодня, и сильно сжал в трясущихся руках. Еще даже не прочитанные слова причиняли невыносимую боль.
Это последняя капля. Это все, что она после себя оставила перед тем, как жизнь забрала у меня и ее тоже.
* * *
Глава 1.
Восемь месяцев назад...
В самой восточной части Северной Америки, там, где ничто пересекает никогда рядом с огромным знаком «вам здесь не место», где-то между солнечной Филадельфией, тихим Норристауном и Трентоном, машущими рукой из неуклюжего Нью-Джерси, прячется маленький городок под названием Сэинт-Палмер.
На отшибе, отвергаемый всеми уголками Америки, как давно загноившаяся селезенка, город располагается на стыке сразу двух штатов. Западная часть города лежит в Пенсильвании, а восточная сторона, где раз в год чистят улицы и через день подают электричество — это практически Нью-Джерси.
Поверьте, вам бы не захотелось застрять в этой дыре. Я не из везунчиков, а скорее из тех, кто в прошлой жизни был коммунистом или серийным убийцей, потому что расплачиваюсь тем, что вот уже семнадцать лет веду свое бренное существование здесь. В месте, над которым даже космический спутник не пролетает.
Мой далеко не новый джип полз по трассе Гринроуз. У этой магистрали была самая ужасная репутация в округе – три года назад здесь случилась автомобильная авария. А в Сэинт-Палмере это все равно что комета Галлея, — происходит где-то раз в семьдесят пять лет. Трасса начала считаться проклятой злобным духом Мертвеца Рэя. Бедолаге просто не повезло умереть здесь, но жители, проезжая мимо его могилы, все равно начинали лихорадочно креститься и перебрасывать соль через левое плечо.
Меня, например, не пугали призраки, а вот от потенциальной возможности отбросить коньки в Сэинт-Палмере — кровь в жилах стыла. С меня вполне хватит того, что я здесь родился.
У этой истории много начал. Прокручивая их у себя в голове, я каждый раз мысленно возвращался к моменту, когда звонок Ли разбудил меня в четыре часа утра. Что-то зловещее было даже в том, как вибрировал мой телефон на прикроватной тумбочке. В полубессознательном состоянии, уронив в процессе кружку с забродившим кофе на дочитанного «Слепого часовщика», я поднял трубку.
Барабанные перепонки затрясло от перевозбужденного голоса подруги:
— Хочу ездить на байке! На реальном байке. Как Джонни Депп в «Плаксе», хочу разъезжать на нем, и чтобы все визжали как сучки при моем появлении!
«Слепой часовщик» был утерян, кружка с фотографией Эйнштейна дала широченную трещину на самом дне, а я был задействован в операции «Помогите Ли найти еще один способ повысить вероятность смерти от несчастного случая».
Кроме того, Ли жила в такой глуши, что доехать до нее можно было только через Гринроуз.
На весь салон у меня трубили «Slade». А я нервно крутил баранку автомобиля, думая, как бы достать лежащую на заднем сиденье пачку сигарет.
— Когда я разобьюсь....Беги, беги, беги...— неумело подпевал я барахлящему радио, отстукивая пальцами ритм на руле.
А потом это случилось.
Я даже не успел вспомнить ни одной молитвы, которыми Лилиан пичкала меня последние лет десять.
Все произошло слишком быстро.
Откуда ни возьмись на дорогу выехала девчонка на велосипеде, ее взгляд зацепился за мой в искреннем недоумении. Небо над нами пронзительно закричало. Мир загорелся синим пламенем самбуки. И раздались тысячи голосов людей, твердящих мне не пить перед тем, как садиться за руль.
Сориентировавшись, я вдавил педаль тормоза в пол и резко остановился, чуть не снеся головой лобовое стекло. Поморщившись, я дотронулся до лба, чтобы нащупать застрявшую в нем пулю, потому что не понимал, от чего еще может быть так чертовски больно.