Страница 20 из 118
Однажды, после тяжеленого, забойного матча, он проснулся глубокой ночью от быстрых капель, набегавших в центре громадной протечки на потолке, как раз над его изголовьем. Вне себя он взвился пружиной и понесся этажом выше, предельно изысканно выражаясь на всех доступных ему языках. Дверь квартиры над ним распахнулась, едва он коснулся дверной ручки, и причина столь явного гостеприимства стала ясна Дику моментально — водяной вал из прихожей окатил его до колен. Преодолевая бурный поток и слепящую ярость, замкнувшую ему уста, Дик пробуровился в гостиную, напоминавшую декорации к Титанику, а оттуда в спальню. Ему в этом лабиринте нить Ариадны была совсем не к чему. Ясное дело, ведь планировка этой квартиры точь в точь повторяла планировку его собственной. И пробирался он в спальню чтобы пройти в ванную, и никакие Ариадны его в этот момент бы не завлекли… Но эта оказалась Ундиной, и Дик застыл в немом созерцании.
Девица сладко спала в соей постели, и в такт ее безмятежному дыханию, мерно колыхались в подступавшей к ее изголовью волне ее золотые пряди, а в небольшом водоворотике у туалетного столика, захлебываясь тонула золотистая «лодочка» на тоненькой шпильке. Вечерний туалет Ундины, разложенный на кушетке вместе с пенно-кружевным дезабилье, изысканными воланами подола заигрывал с подкатившей волной, и благоухало все это роскошество духами Коко Шанель.
— В общем, убирали мы весь этот балаган вместе, после того, как помирились, -попытался закончить свои сладкие воспоминания Дик, но мальчик, решив, что балагуря и рассказывая байки, Дик будет хоть чем-то занят и не примется непредсказуемо именовать то, что да не будет поименовано, спросил.
— Помирились?
— Ну, естественно, сам знаешь, эти красотки… Хотя, пожалуй, пока еще не знаешь… Да ладно, тебя тоже не минует… В общем эти гордячки… Я ей — аллоу, сударыня, где здесь у вас, пардон, удобства? А она мне, толком глазоньки не продравши, по щеке — мах!
— Ах! Да как вы посме… О, боже милостивый! Как я винова…
— Нет, главное, сама же на меня и протекла, а я ей слова доброго не скажи! Потом, когда я вычерпал из ее квартиренки наименьшее из Великих озер, и принялся сушить портьеры и спасать ковры, она, потупив очи карие, пролепетала.
— Как я могу отблагодарить вас, месье?
— Ну, я и не растерялся, понятно…
— Мне не понятно, как?
— Ох, парень, молод ты еще… Ну, да ладно, в детской редакции… Сначала она мне,
— Ах, месье! Что за шутки! Как можно! Это неприлично!
А я ей,
— Послушай, крошка, мы только вот-вот, на пару с тобой плавали в спальне, гостиной, кухне и даже бывшем угольном чуланчике, так почему бы нам, чтоб мне провалиться, не поплавать вместе еще и там, где добрым людям самой природой предназначено плавать?
— И что же она ответила?
— Ты бы ни за что не догадался, поэтому, так и быть, скажу… «Ах, господи, все равно звонить Гастону и извиняться за опоздание на ужин уже бессмысленно!»Да-а, тебе то смешно…
— Извини, ну и что ты ей ответил?
— Милая, а почему ты не позвонила своему Гастону, когда здесь было море разливанное?
— Ах, месье, но вы же утопили мой телефон…
Нет, ты подумай, я утопил ее телефон! Спорить с женщиной это самое бессмысленное занятие в мире! Хорошо, говорю, я сделал это, утопил твой телефон, можешь заявить на меня в полицию, там разберутся, но на своем условии я настаиваю! И благодарности в другой форме не приму!
— И что же она? — спросил стрелок.
— Она вздохнула, помолчала, да и говорит «Хорошо, но вы завяжете себе глаза». Что ты смеешься, это не смешно!
— А себе она их завязала?
— Парень! Ты умен не по годам — изумился Дик. — Ни один из моих приятелей, кому я рассказывал эту байку, не додумался до такого вопроса!
— Не отставай! Так что же?
— Видишь ли, ей это почему-то в голову не пришло. И потом я не просил ее играть со мной в жмурки! В общем, это было неслабо, но длилось недолго…