Прах херувимов

Тугие струи прохладной воды жизнеутверждающе били по телу, смывая пот и налипшие молекулы чужих людей. Ева взяла жёсткую мочалку, сделала воду погорячее и с остервенением растёрла плечи. Минуты через три беспощадного истязания стало легче. Она опять входила в своё любимое состояние – свежести, чистоты, лёгкости.

Тщательно и густо нанесла на всё тело омолаживающий крем. Только свежую татуировку старательно обошла. Встала перед зеркалом абсолютно нагая, придирчиво рассматривая себя. Она тронула кожу на ключицах. Нежную, с лёгким налётом загара, который успела получить за три дня пребывания у моря. Сущность Евы опять источала внутреннее сияние. Под этой бархатной, чуть прозрачной оболочкой словно лопались пенные пузырьки, вызывая ощущение движения и роста.

До двадцати восьми лет человеческое тело ещё растёт, значит, у Евы есть ещё два года. Два года – это очень много. Очень. А потом… Косметическая медицина стремительно развивается, учёные обязательно что-нибудь придумают, ведь два года – огромный срок. Это же просто, взять и изобрести какие-нибудь таблетки, замедляющие старение клеток. Ей остаётся только сохранить себя в целости до этого открытия.

Внезапно и противно зазвонил телефон. Ева с досадой посмотрела на кусок пластмассы, отвлекающий от приятных мыслей о главном. Она уже давно не ждала ничего хорошего от этого дурацкого изобретения человечества. Никто не звонит ей сообщить что-нибудь действительно приятное. Наверняка, Адам предупреждает, что уже на подходе. Заявится, как всегда, с каким-нибудь дурацким тортом или куском колбасы. С очередным номером телефона знакомого знакомых, у которого есть работа для Евы. Со своей вечной приторной заботой, от которой трудно дышать.

Ей опять стало нехорошо. Перед глазами, размывая привычную обстановку, замельтешили зелёные пятна. Через их мерцание комната казалась чужой и даже пугающей. Ева до мельчайших подробностей вдруг увидела потрёпанные уголки дивана, чуть облезлую краску у ручки платяного шкафа, царапины на боку маминого фортепиано.

Голова закружилась сильнее. Ева практически наощупь пробралась по коридору на кухню. Она вспомнила, что в дверце холодильника должна быть открытая бутылка с лимонадом. Ей срочно нужно было выпить чего-нибудь прохладного.

Трясущимися пальцами достала из морозильника лёд, бросила в стакан. Шипучка расплескалась, липко лопаясь на пальцах. Залпом выпила, поставила стакан на кухонную стойку. Кубик льда печально звякнул о стеклянное дно. В нос шибануло кислым запахом несвежего мяса, ощущение странной гнили повисло в воздухе, принялось мягко обволакивать со всех сторон, подбираясь к телу Евы. Её зазнобило, словно поднималась температура, но жажда не унималась.

Забыв про стакан, она схватила теперь всю бутылку и прямо из горлышка с наслаждением опрокинула в себя несколько крупных глотков, не замечая раздражающих язык пузырьков. А когда наконец-то оторвалась от бутылки, приложила её, уже полупустую, но все ещё блаженно холодную, ко лбу.

Надо думать о чём-то приятном, чём-то свежем… Новые духи! Ева попыталась вызвать у себя ощущение аромата, который недавно тестировала из пробника. Но посторонняя вонь становилась всё сильнее.

Она случайно кинула взгляд в незакрытую дверцу холодильника и не смогла сдержать крик.

Вкусная дорогая колбаса, которую Адам принёс совсем недавно, стала зелёно-чёрной. Оболочка набухла и треснула. Из надрывов, извиваясь и копошась, лезли белые безглазые черви. Так же ещё утром прекрасный свежий сыр превратился в зловонное густое месиво, и эта тёмная субстанция расползалась по тщательно вымытой полке. Банка печёночного паштета надулась на глазах и тут же с громким треском взорвалась, обдавая внутренности холодильника грязными кляксами.

Ева отшатнулась так стремительно, что не удержалась на ногах и упала на пол, выронила бутылку. Остатки лимонада тут же зашипели как змеи, выползающие на нагретый летним солнцем пол. Девушка хотела закрыть глаза, но ужас, сковавший её, словно заморозил веки. И тогда пришёл явный, уговаривающий голос:

– Всё тлен, девочка, всё смерть. Скоро это случится и с тобой, ты же знаешь об этом? Уже увядаешь, да, с каждой секундой становишься все старее и беспомощнее, так зачем сопротивляться тому, что непременно случится? Сейчас, милая, случится сейчас…

Сквозь мельтешение зелёных кругов, которые, кажется, тут же покрывались плесенью, взгляд выхватил вазу с огромными алыми розами. Розы, наверное, тоже только вчера принёс Адам, поставил сам в воду. Хотел порадовать, забыв, что Ева ненавидела недолговечность срезанных цветов. Она ещё утром хотела выбросить их, но, спеша на собеседование, как-то упустила из вида. Сейчас красные розы съёживались, моментально увядая, от вазы потянуло застоявшейся болотной водой. Стебли потекли, расползаясь от стремительного гниения, засыпали столик скорчившимися лепестками.

Ева опять попыталась закричать, на этот раз у неё все-таки получилось, крик вырвался неожиданно громкий, полный внутренней боли, хотя казалось, сил совершенно не осталось. Прах и тлен теперь окружали её плотным кольцом, подступая все ближе.

Последнее, за что могла зацепиться Ева, пока бездна не поглотила её, была татуировка. Игриво завязанный бантик, как символ вечной молодости. Ева посмотрела на него. Узел на бантике зашевелился, концы его потянулись в разные стороны. Татуировка принялась… Развязываться?

Ева физически почувствовала, как шёлковая ленточка, уже не сдерживаемая узлом, ласково скользнула по её ноге. Место, которое только что покинула татуировка, сразу же опало, скукожилось, пошло волнами внезапно повисшей кожи. От ноги по всему остальному телу радостно поплыли дряблость и старость. Свесились куски кожи на бёдрах, в мятые, грязные складки собрался светлый и упругий живот. На запястьях набухли синюшные вены, тыльная сторона ладони покрылась тонкими пергаментными морщинами, и рука тут же стала похожа на обезьянью лапку.

– Это всё бред! – закричала Ева, и пронзительной трелью ответил ей дверной звонок. Она забилась на полу, пытаясь подняться, но сил оставалось все меньше, а ползущая по её телу старость, отпущенная развязавшимся бантиком, проникала уже в самые дальние уголки организма, притупляя слух и зрение, вызывая мелкий тремор в конечностях и невыносимую ломоту в пояснице.

Очевидно, Адам её услышал, потому что звонки прекратились, раздались резкие глухие толчки, от которых мебель в коридоре заходила ходуном. Он уже привычно ломал дверь. Но только Ева подумала, что спасение близко, как слепая и глухая темнота накрыла её. Эта темнота окружила трепыхающееся маленькое сердечко и сдавила. Ева, от которой остался древний скелет, обтянутый пергаментной, рвущейся кожей, ушла в мир столь ненавидимого ей тлена. Хватая фалангами крошащихся пальцев ленточку от игривого, не несущего никаких негативных эмоций бантика.

Адам в эту минуту уже выломал дверь и ринулся на кухню. Но было поздно. Так же, как и для звонка, огласившего квартиру Евы бодренькой, весёлой мелодией.

От вибраций телефона задрожали нежные розовые лепестки роз, которые Адам принёс Еве накануне. Их запах до сих пор оставался свеж и прекрасен.

***

– Позвоню позже, – сказала сама себе Яська, послушав долгие гудки и всё объясняющую фразу «абонент не отвечает».

Абонент не отвечал и вчера вечером, и сегодня утром, но телефон незнакомой Евы отключён не был, и это давало надежду, что Яська всё-таки сможет дозвониться до клиентки Ларика.

Глава пятая. Аида сдвигает сроки

Яська сладко потянулась в шезлонге, пряча лицо от жгущих лучей в тени дерева. Она не выспалась сегодня, но прекрасное утро скрыло недоразумения минувшей ночи. При свете яркого солнца всё сразу встало на свои привычные, очень симпатичные места. В такие моменты понимаешь, что всему есть объяснение и всё можно поправить, если постараться.

Но тут же поняла, что расслабляться ей не стоило. У калитки переминался Гера, и вид у него был довольно несчастный.