Страница 39 из 75
XXVII
Бал еще не начался, а я его уже люблю!
Живая музыка, быстрые танцы, пышные наряды, дорогой парфюм…
Всё это ожидало нас буквально через пару часов.
Принаряженные уже с самого утра, мы ходили из угла в угол комнаты, повторяя про себя заученные произведения. В моей голове помимо «чистейшей прелести чистейшего образца» плыли миллионы разных строчек. Я пытался напрячь и сосредоточить свою память насколько возможно.
На пути в Овальное мне повстречались все: чисто выбритый и принаряженный Бульба, хорошо пахнущий Женя. А затем последовали неизвестные мне люди. Это были представители местных и неместных газет. Их нетрудно было узнать среди принаряженной толпы: они – единственные, кто пришел сюда в своей повседневной одежде. Да и эти огромные неизвестные мне штуковины для создания фотографий – их, как ни странно, тоже невозможно пройти мимо.
Наконец, я оказался в стенах Овального. Такой просторный зал показался мне сейчас таким крошечным! Людей было немыслимо много. И все, абсолютно все уникальны в своих нарядах. Я говорю, конечно же, о девушках: их пышные платья, их огромные помпоны на головах – и все разные! Одних только мужчин можно разделить на два «лагеря» - мужчины в черных фраках и белых рубашках со странным воротником и мы, лицеисты, в своих праздничных мундирах. И все мы бесспорно красивы.
Лицеисты из начальных курсов весь вчерашний день украшали Овальное: огромные гирлянды были вытащены из сундуков и развешены на окнах, тяжелые половые вазы, такие же, как в бархатном кабинете, были поставлены в углы. Праздник, настоящий праздник ожидает нас сегодня!
Как чудно играли музыканты! Степан Богданович никогда не был скуп на шик и великолепие: он пригласил целый театральный оркестр, который в полном составе расположился на сцене и вокруг нее. Молодые парни-скрипачи и старички с виолончелями исполняли прекрасные композиции на протяжении всего вечера. И я, словно самый обычный гость, чувствовал себя в раю.
Еще никогда мне не приходилось был свидетелем и непосредственным участником столь масштабного мероприятия. Вечера в местном клубе – не в счет: домашняя атмосфера тех посиделок не сравнится ни с одним праздником в кругу губернаторских жен и незваных гостей. Не скажу, что предбальная суета мне наскучила и я захотел вернуться в комнату: напротив, уже через полчаса после прогулки меж красавиц и их кавалеров, меж старыми друзьями и новыми я вдруг осознал, насколько мне близок этот пир. Я как рыба, отпущенная в море после скучной аквариумной жизни.
А, может, дело в алкоголе? Да, Бульба стащил бутылку дорого вина в одной из коробок прямо у кабинета Шольцера на втором этаже. Видимо, бал не закончится стихами и танцами, особым гостям уже написаны приглашения в «бархатный» зал. Но мы, отпив всего по глотку, уже слегка захмелели, да так, что Антона пришлось отводить обратно в комнату, чтобы он подумал о своем поведении и больше не показывал язык жене известного петербургского кондитера.
Я чувствовал бодрость и свежесть! Они переполняли меня, да так, что ноги слегка подкашивались и в глазах начинало мутнеть от шныряющих туда-сюда мальчишек-лакеев. Но, заметив в другом конце зала доброе лицо Лукерия и огромную корону на голове Антонины Карловны, я вдруг протрезвел: краснота глаз растворилась, словно в них добавили белизны, а едва шатающаяся походка сменилась ровным размашистым шагом.
Обходя болтливую толпу, я услышал свою фамилию. Знакомый до боли голос Лукерия позвал меня, и тело понесло меня куда-то вправо. Цепляясь руками за платья дам и извиняясь перед каждым толкнувшим меня гостем, я, наконец, оказался вместе с ними на расстоянии вытянутой руки. Антонина Карловна выглядела куда более изящно, чем при нашей первой встрече. Высокую прическу сменила высокая корона, достать до вершины которой смогли бы два Лукерия, стоящие друг на дружке. Пышное черное платье и белое-белое лицо, словно на него посыпали мукой - вот, пожалуй, все, что смогла запомнить мой нетрезвый разум.
«Антонина Карловна, хочу познакомить Вас с одним из моих лучших учеников. Денис Серцев, лицеист восьмого курса, подающий большие надежды молодой поэт».
Я не ожидал таких хвалебных слов от Лукерия Михайловича, поэтому, целуя горячую руку госпожи Жонд, я краснел и умолял себя перестать. Антонина Карловна едва улыбнулась своим белоснежным лицом и что-то сказала о прочитанных ею стихах, что-то о газете, в которой, кажется, встречала мою фамилию. Но я уже не слушал ее. В конце коридора появились гимназистки.
Лицеисты, болтающиеся по коридорам, поспешили встретить своих дорогих подруг. Даже некоторые дипломаты, на секунду забыв о собственных женах, направились к входу, увидев на горизонте зеленые платьица. Я тоже пошел за ними, повторно поцеловав руку госпожи Жонд. Спасибо Вам за них, они же великолепны!
От запаха лака закружило голову, а от вечерней прохлады, которую впустили распахнутые двери, дрогнуло тело, никем и ничем не согретое. Весь цвет гимназии перед нашими глазами, и это лучший день в моей жизни.
Гимназистки, подхваченные своими кавалерами, затерялись в толпе и разбрелись по уголкам Овального. Я пытался отыскать Таню. Но нигде не находил: стоило мне узнать в гимназистке знакомые черты – как тут же она улетала, а я продолжал ждать, когда же промелькнет в толпе красный островок ее губ.
Марго подошла внезапно, словно охотник, ткнув в спину чем-то вроде сумки, тем самым до смерти испугав меня.