Страница 11 из 75
«Лукерий, ты как раз вовремя». Игриво заиграли стиснутые брови. «Хочу познакомить тебя кое с кем. Федор Викторович Смольник. Наставник восьмого курса».
VIII
Лукерий шел к Степану Борисовичу, чтобы порадовать успехами в организации Чтений. Поэты были найдены, оставалось за малым: подготовить стихи, отработать речь, поставить номера. Лукерий всегда ответственно подходил к поручениям, но и не упускал возможности похвастаться выполненными заданиями и достигнутыми высотами. Но, войдя в кабинет, пропало желание хвалить себя и свои хлопоты, слушать комплименты. Мужчина за столом, весь в черном, с ужасной шляпой в руках пугал Лукерия: даже доброе лицо теперешнего наставника восьмого курса не внушало ему доверия.
Шелковая накидка на кресле, стянутая практически полностью к полу под спиной Федора Викторовича, сливалась по цвету с плащом. Черное одеяние настораживало, навевало дурные мысли. Слишком молодым для учителя показался он Лукерию. Добрые карие глаза и не слезающая с лица улыбка. Лукерий сделал шаг вперед.
Встав из-за стола, Федор Викторович направился к двери, возле которой стоял Лукерий с протянутой правой рукой. Их знакомство было беззвучным: безобразная, но тем не менее фарфоровая улыбка нового преподавателя была ложная, выдуманная. Лукерий не улыбнулся в ответ, сразу перейдя в тому, зачем пришел.
«В восьмом курсе заметил три юных дарования. Завтра они обещались принести свои работы. Разрешите устроить слушанье в Овальном вместо лекции?».
Федор внимательно слушал Лукерия, словно тот обращается именно к нему. И, выслушав все до последнего слова, демонстративно кивнул головой Степану Богдановичу, мол, «слышал, чего придумал, а?».
«Конечно, Лукерий, конечно, дорогой», - затараторил Степан Михайлович. «По возможности я тоже приду. И возьму с собой Федора Викторовича. Да, Федор Викторович?».
Глупая улыбка директора была хуже любой другой улыбки, а тем более Федора. Он внезампно понял это и сменил выражение лица, слегка понизил тон.
«Вы придете?» - спросил он теперь спокойно и вдумчиво, не сводя глаз с белого лба Федора.
«Обещать не могу, господа, но постараюсь. Сами понимаете, новый курс, новая жизнь».
Коньяк, прожженный глазами директора, вот-вот лопнет от нависшего над кабинетом напряжения. Неловкое молчание в разговоре едва знакомых людей никому не кажется естественным. Глаза бегают в поиске ответов на неоднозначные вопросы, которые твердит весь вид нового учителя. Шольцер кажется смущенным и даже потерянным: в своем ли я кабинете, будто спрашивает он у Лукерия, в то время как неторопливый шаг Федора уже отдается эхом из распахнутой двери «бархатного».
А за окном уже поздний вечер. Жара понемногу спала, широкие лужи давно высохли, и в воздухе снова появился запах вечерних сумерек. День был как никогда тяжелым, суматошным. На лицах уставших лицеистов были вечерняя сонливость, голод и тревога за завтрашний день.
Овальное понемногу пустеет, провожает вдоль коридоров своих учеников. Ночь уже на пороге. Неловкое, скромное приближение темноты. Пусть догорит горизонт, дай ему опуститься на дно уходящего дня.
Мы с Виталиком кое-как добрались до нашей далекой комнаты. Хотелось лечь в свою прохладную постель, укрыться теплым одеялом и забыться, наслаждаясь запахами ночного леса. Открыв дверь новым ключом, Виталик первым упал на свою аккуратно застеленную кровать. Я дополз на резиновых ногах до своего ложа и упал спиной на холодную простынь. Мы не стали включать свет. Луна освещала мне потолок. Я ненадолго уснул под тиканье настенных часов.
Проснувшись через пару минут, я, обессиленный от очередного учебного дня, все же решил освободить тело от одежды и лечь в расстеленную кровать.
Природа уже спала. Не хотелось будить ее, открывать окно и наблюдать за ее сном. Я почувствовал холод в ногах. Хотелось поскорее лечь.
Но вдруг вспомнил про письмо. Я надеялся, что оно от Кристины. Достав из сумки белый конверт, вынул из него листок. Я угадал её почерк.
В письме она сообщала о своих проблемах. Практически все ее письма начинались с описания болезни или недомогания. Её некрепкое здоровье меня волновало: я пытался помочь, ездил к ней в гимназию, узнавал о необходимых лекарствах. Она всегда отвечала: «Я сама». Глупая.
Самостоятельность – еще не показатель независимости человека, его духовной силы. Скорее, это нежелание довериться любящему тебя человеку, простая скрытность. Его помощь, какой бы она ни была, необходима. И тебе, и ему будет лучше, поверь.