Страница 8 из 25
Когда трапеза завершилась и царица отпустила нас, мы с Поликсеной вышли первыми: Фарнак остался. В коридоре жена остановилась и посмотрела на меня.
– Я не знаю… – начала она; но не закончила и лишь осуждающе покачала головой, сжав губы. Я молча коснулся ее локтя. Мы не знали – был Фарнак любовником царицы прежде или стал теперь; или же только стремился к этому завоеванию. Или для него это было лишь рискованной игрой?.. С такого станется!
Мне не было дела до любовных увлечений молодой вдовы: пусть о них судачат придворные сплетники. Однако это касалось нас напрямую и могло кончиться худо.
Через пару дней Артемисия снова позвала меня вместе с женой. У нее появились ко мне вопросы, касающиеся политической жизни милетцев; но, как я подозреваю, это был лишь предлог. Фарнак тоже был приглашен – он уезжал на следующий день, о чем нам объявили; и карийке хотелось посмотреть на наши лица при прощании. Однако о порядках в Милете Артемисия спрашивала четко и взвешенно, и мне пришлось напрячь все свои способности, чтобы достойно отвечать.
Посреди разговора я вдруг обратил внимание на руки моей собеседницы, которыми она поглаживала подлокотники кресла, оплетенные стилизованными морскими змеями. Эти руки были слишком грубы для царственной особы – с мозолями, шрамами и обломанными ногтями; никакой уход, никакие масла не могли полностью уничтожить эти следы неподобающих знатной гречанке трудов. У Аместриды – да что там, у самого Ксеркса! – руки были гораздо нежнее.
Артемисия скоро заметила мои взгляды.
– Тебе чем-то не нравятся мои руки? – спросила она со своей привычной царственной прямотой, оборвав беседу о политике.
Я почувствовал, как загорелись щеки и уши.
– Предполагаю, госпожа, что ты искусная наездница и лучница, – сказал я. Это было рискованно: ну а если бы я ошибся?..
Однако Артемисия усмехнулась и быстро поднялась с места.
– Собирайся! Поедем на прогулку! – воскликнула она, тряхнув волосами, которые сегодня были распущены.
Я взглянул на Поликсену. Она с улыбкой кивнула, поняв, что ее не приглашают; и, поднявшись, пошла прочь. Однако, перед тем, как скрыться, жена бросила на меня и Фарнака напряженный взгляд.
Я понимал, что это значит, – отправиться на прогулку на виду у всего города: я, Питфей Хромец, в обществе самой царицы и человека, который совершил тяжкое преступление против Ксеркса! Однако Артемисия бросала мне вызов, и я не мог не принять его.
День был ветреный, прохладный. Я надел шерстяной кафтан и штаны – мне пришлось одолжить одежду у Фарнака, я еще не успел запастись всем нужным. Для нас приготовили лошадей; разумеется, царицу сопровождала также охрана, пятеро конных стрелков. Это были все те же карийцы в персидском платье: должно быть, Артемисия предпочитала не персов, а соотечественников, разделявших ее образ мыслей.
Сама Артемисия тоже оделась по-мужски – по-азиатски: в темные кожаные штаны и такую же рубаху с кольчужными накладками. Такой наряд шел ей не меньше, а то и больше, чем женское платье! У нее даже походка изменилась, сделавшись по-мужски размашистой, немного раскачивающейся; Артемисия двигалась как всадник или моряк, привычный удерживать равновесие в непогоду. Волосы она заплела в одну косу, а за спиной у нее, как у всех ее воинов, висели лук в налуче и колчан со стрелами.
Я почувствовал себя ужасно неловко в таком обществе. Даже женщина здесь превосходила меня своими мужскими умениями!
Но Артемисия была единственной в своем роде: не следовало забывать об этом. И я взобрался на старушку Парфенопу и последовал за карийкой, готовясь восхищаться и ужасаться.
И было чему! Еще в пути я заметил, что Артемисия превосходно держится на лошади; а когда наш отряд выехал за город, мы остановились на опушке сосновой рощи. И там царица и ее спутники, выбрав себе старые узловатые деревья в качестве мишеней, начали состязаться в стрельбе.
Я надевал костяной плектр для игры на кифаре; а Артемисия надела на палец нефритовое кольцо – для смертельной забавы. Она стреляла как амазонка: не лучше своих людей, но и ничуть не хуже!
К этому времени я уже знал, что некоторые воинственные азиатские племена, – те же скифы, – обучают своих женщин стрельбе из лука; а кое-где лук даже считается женским оружием. Персидские воины в большинстве своем конные лучники – а поражать зверя и человека на расстоянии совсем не то, что сходиться в страшном ближнем бою, грудь в грудь, как спартанцы! Но, тем не менее, я был впечатлен искусством царицы и откровенно сказал ей об этом.
Артемисия радостно рассмеялась. Но похвала Фарнака для нее была куда дороже моей: это и неудивительно, учитывая, что он был опытным воином, в отличие от меня. Однако в память мне врезалось, как раскраснелись щеки царицы и как сияли ее темные подведенные глаза, когда Фарнак подсаживал ее на лошадь… Я бы очень хотел ошибиться в своих подозрениях!
На другой день Фарнак покинул дворец и Галикарнас – а я остался. И решился обратиться к моей новой покровительнице с просьбой, для которой настало время. Мы провели во дворце уже больше декады, пора и честь знать!
Артемисия приняла меня в зале, и я уселся напротив ее кресла на табурет. Повинуясь ее кивку, я заговорил.
– Благородная царица! У меня, как ты знаешь, есть собственные средства – и я хотел бы снять дом для себя и семьи где-нибудь в городе. Не подскажешь ли ты мне, где я мог бы поселиться?
Глаза Артемисии сузились… и я на миг ощутил себя жертвой, назначенной для царской охоты. Но я поклонился и твердо продолжал:
– Твоя щедрость безгранична, и я навеки благодарен тебе за избавление. Однако я не привык долго жить за чужой счет, даже за царский!
Артемисия медленно улыбнулась. Похоже, ей понравилось, что я оказался способен ей противостоять. Она кивнула.
– Хорошо, обратись к моему управляющему. Он подберет для тебя подходящее жилье.
Она помедлила, постучав пальцами по подлокотнику.
– Не надумал еще поступать ко мне на службу?
– Я пока раздумываю, госпожа, – сказал я: и не покривил душой. Я уже всерьез раздумывал о том, чтобы принять ее предложение, лучшее из возможных, – хотя еще не сдался!
Артемисия понимала, что до весны мне все равно некуда деваться. И она отпустила меня. Я поселился на свободе: так же, как в Персеполе, я снял домик, подходящий для меня с семейством и наших четверых слуг. Мелиссу Поликсена тоже взяла, хотя старая родоска с трудом перенесла это путешествие.
Через некоторое время Артемисия опять позвала меня и мою жену. Ей хотелось похвастаться тем, что я уже сам заметил: она строила новые корабли. На верфи дни напролет скрипели пилы, стучали молоты, пахло сосной и горячей смолой. И хотя новых судов было немного, – не больше десятка, – я понял, что в морском деле царица тоже знает толк. Она разъясняла нам, что к чему, не хуже моего тестя Критобула.
Потом царица ненадолго отвлеклась, заговорив с мастеровыми. А Поликсена вдруг толкнула меня в бок и прошептала, показав в сторону гавани:
– Гляди!
Я присмотрелся, и сердце мое забилось сильнее. Среди карийских судов я увидел корабль Фарнака, который мы оба так хорошо помнили, – с тараном-драконом и красными полосами, напоминавшими обнаженные ребра.
Глава 6
Эта зима оказалась для всех нас непривычно холодной, ветреной, дождливой. Милет так же, как и Галикарнас, продуваем всеми ветрами, – но несколько лет подряд мы зимовали в Вавилоне и успели забыть о подобном коварстве приморских городов. Артемисия-младшая серьезно простудилась, и три ночи Поликсена не отходила от нее. Потом, когда девочка пошла на поправку, заболел Медон.
Я сидел с моим мальчиком, сменив жену; я с жалостью поглядывал на осунувшееся лицо Поликсены. Она спала, по-детски приоткрыв рот, словно беззвучно умоляла о том, о чем никогда бы не сказала вслух. Пусть кончатся когда-нибудь эти скитания! Неужели мы вечно обречены жить, не зная, где приклоним голову завтра, как добудем себе пропитание и кто окажется нашим новым хозяином?..