Самсон и Надежда

Вышли они не попрощавшись, а сама вдова задержалась на мгновение. Про свое приглашение на вечернюю селедку напомнила.

За час до селедки у Самсона возникло романтическое настроение. Он озаботился вопросом, который уже два года его не волновал: как он будет выглядеть? Рубашку белую нашел сразу. Гимназические брюки заставили его понервничать, потому что оказались не в шкафу, а в холщовом мешке внутри сундука вместе с летними сандалиями. Раньше он мог носить их без ремня, но теперь они спадали. Ремень также нашелся на дне сундука с его вещами, но был он без пряжки. Порывшись еще, обнаружил он и старую школьную бронзовую пряжку с двумя расходящимися лавровыми ветками и большой буквой «Ш» на фоне веера из перьев для чистописания. Одевшись, примерил куртку-френч и уже тогда успокоился, глядя в зеркало и находя себя с перебинтованной головой геройски привлекательным.

Перед тем, как спускаться к вдове, выбрил до блеска щеки опасной бритвой, попрыскался цветочным одеколоном от Брокара и тут же пожалел. Излишняя выбритость выдавала в нем больше жертву, чем героя. А запах буржуазного одеколона эта девушка могла воспринять как его слабость или, что даже хуже, как протест против запахов новой жизни. Смыв одеколон мыльной водой, Самсон вытерся холодным, пропахшим сыростью полотенцем.

Воздух на кухне у вдовы оказался этим вечером еще насыщеннее обычного. Рядом на керогазе кипела кастрюлька, в которую можно было не заглядывать, ибо именно она и наполняла всю кухню теплым ароматом картошки. На круглом столе, накрытом белой льняной скатертью, красовались три разные тарелки из одного сервиза: десертная, закусочная и обеденная, возле каждой лежало по грубоватой, пролетарского вида вилке. В центре на равном удалении от всех тарелок стояла фарфоровая курица-масленка.

– Надежды еще нет, но она обещала! – сообщила вдова, усадив гостя за стол.

«Красивое имя», – подумал Самсон.

– Ты извини, я их к тебе вести не хотела, обычно выругают и уходят! А тут: нет, мы должны сами проверить! Я им говорю: мы же с вами это, с одного куста крыжовник! Вы что, мне не верите! А они все равно!..

– Да ничего, ничего! – попробовал успокоить ее Самсон.

– И ты в следующий раз не давай, чего просят! А то ж придут те, кому нельзя отказать, а ты уже все поотдавал тем, кому можно было не давать! Весь в своего папеньку, царство ему небесное!

Раздавшийся стук отвлек вдову и придал ее движениям легкость. Она выпорхнула из-за стола. Скрипнула дверь.

– Ой, Наденька! Чудесно, что пришла! Проходи!

В кухню под стук деревянных башмачков по деревянному же полу вошла девушка излишне атлетической наружности – высокая, круглолицая, крупнотелая, но не толстая, в черном овечьем полушубке, застегнутом с натяжкой, отчего полушубок казался напыженным, в длинной, ниже колен, строгой юбке.

Перед тем как усесться на предложенный вдовой стул, она расстегнула пуговицы полушубка и стала похожа на цветок – под резко раскрывшимся полушубком обнаружилась ярко-бордовая плюшевая блузка, застегнутая по самую шею. Надежда развязала на голове серый оренбургский платок, расстегнула и верхнюю пуговичку блузки и только потом села, дружелюбно посмотрев на улыбающегося Самсона.

– Надя, – протянула она ему над столом руку.

– Самсон, – представился парень, ощутив ее крепкое рукопожатие и посмотрев ей в зеленые глаза приветливо и чуть жалобно.

– У вас так вкусно пахнет, – обернулась девушка на стоявшую над керогазом хозяйку.

– Сейчас, Наденька, сейчас все будет готово! Давай тарелку!

Три грубо очищенные, исходящие паром картофелины опустились на обеденную тарелку Нади. Три другие попали на закусочную тарелочку Самсона. Себе – на десертную – вдова положила две. Потом, уже усевшись, сняла с курицы-масленки крышку-спинку и с гордостью обвела взглядом гостей. Там лежала порезанная на крупные куски нечищеная селедка, украшенная какими-то зелеными листиками.

– Ой, где вы взяли салат? – изумилась Надежда.

– Это не салат, это листья герани! Для красоты, – голос вдовы стал извинительным. – Кушать не надо. Они горькие.

Она сама пальцами сняла с селедки листья и отнесла их к подоконнику, бросила в горшок с геранью.

– По рюмочке выпьете? – спросила услужливо.

– Если не кислое, – кивнула Надежда.

– Не кислое, – усмехнулась хозяйка. – Горькое.

Первые минут пять трапезы прошли в тишине, но потом разговор сам потек, оттолкнувшись от уличного холода и селедки и поднявшись постепенно выше проблем быта и питания.

– Очень тяжело с новыми служащими, – жаловалась Надежда. – Они приходят, говорят, что всё умеют, а потом оказывается, что они погреться пришли! А сами даже писать грамотно не могут!

– А что, у вас на работе хорошо топят? – оживился Самсон.

– Довольно хорошо! Но истопник жалуется, говорит, что почти каждый пытается дрова украсть, хоть одно полено, но под пальто спрятать! Я уже иногда и сама всех на выходе проверяю! Говорю им: стыдно у самих себя красть!

– Ну, нам еще повезло, – вздохнул Самсон. – У нас в подвале запас березовых со времен директории остался. Вроде как они сами где-то дрова забрали, а подвал у нас для дров реквизировали! Но подвал же все равно под нами остался! И дрова остались, а директории уже нет!

Вдова бросила на Самсона колкий недовольный взгляд, и он понял, что сболтнул лишнего.

– Они все равно, конечно, уже кончаются, – решил он завершить тему. – А где потом дрова брать – ума не приложу!

– Дрова – это бывший лес, в лесу их и надобно брать, – пожала плечами Надежда. – А вы, Самсон, чем занимаетесь?

– Да вот, свалившиеся на нас несчастья переживаю, – начал было отвечать он и тут же еще один колкий взгляд вдовы на себе поймал. – Отца убили, да и мне досталось…

– Бандиты? – спросила девушка.

– Казаки на лошадях… Прямо на дороге! Шашками людей рубили ни за что!

– Слабо у нас с порядком, – закивала головой вдова.

– Да, – согласилась девушка. – Это из-за прошлого безвластия, одичал народ… Как только власть укрепится и зубы покажет, такого больше не будет! А по профессии вы кто, Самсон?

– В университете электрические машины изучал. А вы, Надежда?

– Аптекарское дело, но теперь в губстатбюро, статистику собираю.

– Интересно?

– Работа не должна быть интересной! – Голос девушки вдруг стал прохладным. – Работа должна быть важной и нужной для общества!

– Мне нравится ваша решительность, – отважился Самсон на комплимент и сразу поймал на себе одобряющий взгляд вдовы.

Надежда покраснела. Потрогала рукой свои коротко обрезанные каштановые волосы, проверила пальцем ровность челки, от края которой до густых бровей оставалось около сантиметра.

– Я стараюсь показывать пример будущего человека, – проговорила она мягко. – Будущий человек должен быть решительным, работящим и добрым. Родители мои хоть и из прежней жизни, а со мной согласны!

– А где вы живете в Киеве? – спросил Самсон.

– На Подоле. А работаю тут вот неподалеку, через несколько домов.

– И что, каждый день пешком на работу и обратно?

– Иногда пешком, иногда на трамвае.

– Наденька, переселялись бы вы к нам в дом, – заговорила вдова. – Вон Самсон теперь один остался. Он вам с радостью одну комнату уступит!

– Да у меня зарплата не такая, чтобы комнату снимать. – В голосе девушки прозвучало сожаление.

– А вы бесплатно селитесь! – предложил Самсон. – Считайте, что для нужд работы вы эту комнату реквизировали!

– Для реквизиции надо, чтобы документ начальство подготовило, – совершенно серьезно проговорила Надежда.

– Это я пошутил, как бы шуточная реквизиция!

– Ну, знаете, Семен! – она вздохнула. – Возвращаться с работы домой в темноте – это вам не шутка!

Самсон извинился, еще раз повторил свое приглашение, которое, правда, сначала вдова сделала.

Пока пили чай, за окном выстрелили и с криком куда-то побежали неизвестные.

– Пойду я уже, – занервничала после этого шума Надежда.