Страница 97 из 143
"Неистовая, исступленная политика германского национал-социализма толкает мир в новую войну. Но в этой своей неистовой милитаристской политике национал-социализм наталкивается на твердую политику мира Советского Союза. Эту политику мира поддерживают десятки миллионов пролетариев и трудящихся всех стран. Но если, несмотря на всё, капиталисты и их слуги зажгут пламя войны и рискнут на антисоветскую интервенцию, то наша Красная Армия и вся наша социалистическая индустриальная страна железными ударами любую армию вторжения обратит в армию гибели, и горе тем, кто сам нарушил свои границы. Нет силы, способной победить нашу социалистическую колхозную страну, страну с ее гигантскими людскими и индустриальными ресурсами, с ее великой коммунистической партией и великим вождем товарищем Сталиным".
Эта статья появилась в "Правде" 31 марта 1935 года. Перед этим ее правил своей рукой сам "великий вождь", в частности заменивший заголовок на "Военные планы нацистской Германии" (под названием "Военные планы нынешней Германии" Тухачевский тогда же опубликовал другую редакцию данной статьи в "Военном вестнике"). Всё это, казалось бы, означало акт высочайшего доверия к маршалу.
Тухачевский предупреждал, что Германия уже утроила свою армию, создав из 7 дивизий 21, достигнув численности германских вооруженных сил накануне первой мировой войны. Он совершенно правильно отметил, что
"французская армия с ее 20 дивизиями и большими сроками мобилизационного развертывания и сколачивания частей уже не сможет активно действовать против Германии", а также что "империалистические планы Гитлера имеют не только антисоветское острие", которое "является удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов на западе (Бельгия, Франция) и на юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)"
(под аншлюсом имелось в виду присоединение к Рейху Австрии). Тухачевский тревожился, что в численности вермахт стремительно догонял Красную Армию (в 1935 году - соответственно 849 тысяч против 940).
Противостоять германской угрозе маршал думал в союзе с Францией и Чехословакией. В этом он не расходился со Сталиным. В мае 1935 года были заключены советско-французский пакт и советско-чехословацкий договор о взаимопомощи, явно направленные против Германии. В договоре с Чехословакией содержалась оговорка, что обязательства о взаимной помощи будут действовать только в том случае, если поддержку жертве агрессии также окажет Франция. В апреле 1936 года Тухачевский в составе советской делегации отправился в Лондон на похороны короля Георга V. По пути он посетил Париж, где встретился со своим давним товарищем по плену Пьером Ферваком, запечатлевшим в своих мемуарах встречу с одетым в штатское, но как всегда элегантным и подтянутым маршалом в одном из парижских кафе.
""Вы написали про меня книгу, некоторые места которой меня огорчили", - сказал Тухачевский. Да, я понимаю, Михаил предпочел бы, чтобы я умолчал о его сумасбродных речах в Ингольштадте. Тогдашний молодой офицер, горячий, увлекающийся, потрясенный крушением своей Родины, видел в революции возможность будущего возрождения, прыжок в первобытное варварство, способный омолодить состарившуюся Россию. Он видел в революции разрыв с западной цивилизацией, благодаря чему может создаться что-то новое. Тогда Тухачевский объявлял себя футуристом и утверждал, что презирает классическое искусство. "Оригинальничанье..." - говорит он мне, и в доказательство того, что давно перестал придерживаться этих парадоксальных юношеских суждений, старается убедить меня, что весь день провел в Лувре и Роденовском музее. "Какое впечатление! Из Роденовского музея я вышел совершенно очарованным..."".
Затем разговор зашел об установившейся в Европе репутации Тухачевского как германофила, поддерживаемой белоэмигрантской прессой. Михаил Николаевич утверждения такого рода решительно опроверг. Фервак свидетельствует:
"Уточним, - говорил Тухачевский мне. - Разве я был бы здесь, разве я ездил бы в Лондон, если бы не считал, что советско-французский пакт, который ваша Палата, надо надеяться, ратифицирует, является для нас наилучшей политической комбинацией. Мы должны сговориться с западными демократиями. Но для этого нам самим надо быть сильными. Этим я и занят в наркомате обороны..."
В тот момент советскому маршалу неудобно было вспоминать об увлечении в молодые годы авангардным искусством. Теперь в СССР официально была принята доктрина социалистического реализма, ориентированная на классические образцы, которые требовалось наполнить советской конкретикой, пафосом строительства нового. Казалось, и во внешней политике Сталин отныне стремился возродить традиции Антанты и заключить с Англией и Францией союз против набирающей силу Германии. Подобная комбинация полностью отвечала взглядам Тухачевского, и он искренне старался претворить ее в жизнь во время своей дипломатической миссии в Западной Европе. Однако советский диктатор вёл гораздо более сложную игру, в детали которой не посвящал не только Тухачевского, но и гораздо более близких себе Ворошилова и Молотова - второго человека в государстве, возглавлявшего наркомат иностранных дел. Сталин попеременно сближался с каждой из двух группировок государств в Европе, чтобы тем вернее ввергнуть их в новую мировую войну, а самому на начальном этапе глобального вооруженного конфликта остаться временно в стороне. Сама тяга Тухачевского после 1933 года к безоговорочному союзу с Англией и Францией могла казаться вождю подозрительной.
Кроме того, маршал не столь радужно, как его шеф Ворошилов, смотрел на положение дел в военном ведомстве, и это тоже могло раздражать Станина. Например, Тухачевский утверждал в "Новых вопросах войны":
"Наступающая пехота в современном бою должна быть способна к полной самостоятельности. Эта самостоятельность необходима вплоть до отделений и рядовых бойцов... Пехота не может быть способна к выполнению современных задач в бою, если она не будет способна к "самодвижению", не ожидая приказов, если все ее, самые мельчайшие, частицы не будут способны проникать между огневыми очагами противника, атаковать их с фланга и тыла огнем, штыком и гранатой, не ожидая на это никаких указаний свыше... Частный почин - это не исключение, а основной закон, основное правило действий пехоты. Без самодеятельности пехоты плановое, централизованное управление вылилось бы в кровавые и малорезультативные фронтально-линейные столкновения... Методика царской армии, засевшая в свое время в нашей военной школе и с трудом оттуда изгоняемая... воспитывала нашего командира не в духе самостоятельности, а в духе "ожидания распоряжений". Вот почему все последние годы мы вели такой решительный курс на развитие мобильности, активности, самодеятельности и смелости среди всех звеньев наших войсковых частей".