Страница 74 из 191
Я не знаю, сколько я лежала на леденящем паркете.
Я не знаю, сколько я смотрела на потолок.
Я искала выход, но его не было. Был лишь вход и лабиринт, из которого не выбраться, лишь стены, рвущиеся в небо, серые стены, которые не сломать…. Никак!
Я открыла двери собственному безумию. Я открыла двери любви, но вместо нее пришло отчаяние.
Я видела, что это правда, правда, правда.
Меня предают все. Почти
Я забилась в рыданиях Я била пол стиснутыми кулаками.
Нож боли вошел в мою грудь, и взрезал кожу, плоть, ломая ребра. Ломая меня. Снова…
Я кричала, не зная что, как тогда.
« Он умер!!! Зачем мне теперь жить!!!! Незачем!!! Незачем!!!! Незачем!!! Смысла нет!!!»
Когда я звала к себе смерть, любя своего отца, своего умершего отца.
И сейчас я тоже хотела… умереть.
Если истинной любви нет.
Он был частью меня, он был мною, потому что я любила, люблю его.
Как я тогда билась головой о диван, о стену этой жизни – жестокой жизни, в которой столько ужаса, мерзости и зла, и совсем отсутствует справедливость. О стену этой жизни, что рушится на тебя, безжалостно сминая твою душу, как ты сминаешь конфетную обертку пальцами, и выбрасываешь ее на помойку.
Я кричала его имя.
Имя того, кто предал меня.
Мама крепко обнимала меня. Мама пыталась вытащить меня из той бездны, в которую я рухнула…
Но эта бездна бесконечна…
Зеркальный коридор боли, зеркальный коридор без выхода.
Мама крепко обнимала меня – милая, родная, любимая.
Запах дома, уюта, тепла – ваниль и легкие, плывущие в воздухе духи… Терпкие и сладкие.
Я плакала на ее коленях и рассказывала, рассказывала и плакала. Несбывшуюся историю любви.
Но слезы вскоре ушли. Подействовала валерьянка - отстранено поняла я.
А мама все гладила и гладила меня по волосам так ласково и нежно, пока я задыхалась от этой безграничной, всеобъемлющей боли, которую не снять никаким обезболивающим или успокаивающим.
Никогда.
Можно лишь научиться жить с ней, терпеть ее, - твое второе я, смиряясь с тем, что ты не станешь полноценным, живым человеком без него, никогда.
Я так любила его.
А ее лицо было освящено нежностью и тоской, милосердием, как лик девы Марии – Мадонны…
Я останусь здесь ради нее, как осталась тогда.
Потому что у нас нет права на смерть, пока за нашей спиной есть хоть один человек, которому мы необходимы, как жизнь, сияющая звездою, как солнце режущее воздух своими золотыми лучами, как вдохновение, дарующее смысл бытия.
Все проходит.
Все проходит.
Ты уговариваешь себя, что это ничего не значит. Что он ничего не значит для тебя.
Да, он ничего не значит.
А душа твоя под толщами камня, под тоннами веса надгробной плиты.
И ты не веришь самой себе.
Есть любовь, которую не стирают века.
Дни бегут, петляя извилистой тропкой. Дни уходят один за другим. Закаты сливаются с землей в страстном поцелуе, дождь орошает землю слезами, ветер приглаживает мокрые кудри деревьев, а…я … все та же.
Я сижу с Линой как раньше.
Я говорю с ней. Иногда.
Я … только …не …могу …сказать…ей… о нем. Она видит, что я не хочу открывать причину своей депрессии, и перестает терзать меня вопросами.
«Его не существует» - уговариваю я себя.
Это лишь сон.
Но кошмар начался.
Сейчас.
И я не перестаю гадать – зачем же он сделал это? Как мог он из доброго, светлого Алана так быстро стать… предателем.
Предавшим не то, что могло бы быть – не неистовую, небесную любовь, а дружбу.
Зачем он помогал мне? Зачем он спасал меня? Зачем он вытаскивал меня, когда у меня не было документов, прикрывая от патруля? Зачем? Зачем он берег меня под кислотным дождем? Зачем он прикрывал меня от убийцы, и забрался за мной на крышу?
И спас от Кринтии? И залечил рану?
Зачем?
Он мог просто уйти…
Как сделал это недавно…