Бредущая по мирам

- Нет! - отрезала я, взяв ключ, и потянув Алана за собой. Я не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал из-за нас. Мы поднялись в комнату.

Комната была маленькой и грязной. Сквозь крохотное окошко под самым потолком лился тусклый вечерний свет. Из мебели  была узкая кровать, небольшой столик и деревянный расшатанный стул.

- Я буду спать на полу,- сказал Алан, садясь на стул.

Я присела на кровать и кивнула. Он выдвинул ящик стола. Там была бумага и карандаш. Я подошла сзади, взяла карандаш и стала крутить его в пальцах. Странное, неодолимое желание, сжигающее как пламя, овладело мной. Я наклонилась над столом и пряди волос упали на бумагу.

Я начала набрасывать лицо и силуэт девушки. Пусть это была не я, но я была ею, ощущала себя ею. У нее были резкие черты лица, а глаза сверкали сталью. И отголоском сияния за ее спиной трепетали нежные, белоснежные крылья. Я всегда мечтала взлететь. В поднятых над головой руках сложенных вместе пылал огонь. Крылья и свет, небеса и солнце...

Я вспомнила картину прошлого. Я услышала голос недруга:  " Да и кому нужны твои картины!"  Почему искусство сейчас никому не нужно? Почему? Или почти никому. Хотя те, кто не в силах его понять. Кто их спрашивает? Хотя возможно я не умею... рисовать? Видя гениальность других, знаменитых художников. Смогу ли я  когда-нибудь достичь таких высот? Нет, нельзя. Я должна верить в себя, иначе кто поверит в меня. Я добьюсь своего места в искусстве.

- Мне нравится,- искренне улыбнулся он,- здорово! - и хлопнул меня по плечу. На его лице были написаны искренняя радость и восхищение. Я расцветаю, улыбаясь.

Позже мы сидели  на кровати, прижавшись друг к другу.

Уже вечерело, а Ферлана все не было.

Лунный свет порхал вокруг, словно крохотные улыбки бабочек. Он растекался лужицами золотистых волос на полу. Он излучал свечение, как горящие вывески моего мира.

- Во сколько он обещал прийти,- спросила я тихим, нервным голосом. Ломким, как стекло.

- В шесть,- ответил Алан. Он смотрел в потолок и казался безразличным. Апатия словно поселилась в нем, а душа куда-то исчезла.

 - Слышишь,- я взяла его за щеки, стиснув ладонями нежно, бережно,- слышишь... Ты должен верить мне, как я тебе.

Он кивнул, смотря прямо на меня. Белые блики дрожали в его зрачках, словно слезы.

- Мы всегда выбирались,- стало трудно дышать. Я была в шаге от того, чтобы - нет! - мы выберемся и сейчас! - только какой ценой?

- Да,- согласился он и попытался улыбнуться, только улыбка вышла кривой.

После еще пары часов ожиданья и бесед, я заявила:

- Ты можешь ждать дальше, а я пойду спать!

Он повернулся ко мне и добавил:

- Да уж пора. Спокойной ночи, милая,-  сказал он так нежно, ласково, что мое сердце распахнулась навстречу ему, словно ветер сорвал ставни в давно запертом доме. Он поцеловал меня в щеку, точно я  была пятилетней девочкой.

Я легла и накрылась одеялом с головой.

Отчего я не рассказала ему?

Я не знала сама.

Словно катком прошлись по моей душе…

Я не хотела…чтобы он знал…я так слаба!

Я сжала губы и уткнулась лицом в подушку. От нее пахло просто отвратительно… Пылью.

Я взяла подушку и отпихнула ее локтем. Машинально.

Алое пламя до неба. Алан падает и на лице его печать смерти.

Я нахожу…

Ложь. Ложь. Ложь.

Все это мельтешило перед глазами. Наслаивалось одно на другое, перетекало в различные картинки, громоздилось без конца, дополнялось различными деталями.

Словно я смотрю фильм со своим участием.

Имя ему – жизнь.

Ложь. Ложь. Ложь.

Я закусила руку зубами в тщетной попытке погасить рвущиеся рыдания.

Кто-то мягко дотронулся до моего плеча.

Я дернулась, словно сквозь меня пропустили ток в 100 000 ампер.

Кто-то убрал полог одеяла с моей головы.

Я знала - кто.

Я подняла глаза. Медленно.

Он смотрел вглубь меня.

Он поднял руку, осторожно, как будто я могу испугаться и нежно погладил меня по щеке.

В полном молчании.

Я села.

- Мери,- тихо и ласково  прошептал он. Словно солнца коснулось моей души, словно ветер легко коснулся цветов, словно…

- Ты можешь сказать мне, а можешь не говорить. Как хочешь…- в его голосе была трепещущая мольба, тихая надежда, и едва заметный оттенок горькой обиды, которую он пытался скрыть. Но во всем его облике, в интонациях и словах, в том, как иглы мрака взрывались в его глазах, и как трудно ему было сохранять спокойное лицо. Во всем сквозило обжигающее сочувствие.