Гоголь

В. Г. Белинский посвятил Ж. рецензию в 1-м номере "Отечественных записок" за 1843 г. Он следующим образом характеризовал основных персонажей пьесы: "Подколесин - не просто вялый и нерешительный человек с слабою волею, которым может всякий управлять: его нерешительность преимущественно высказывается в вопросе о женитьбе. Ему страх как хочется жениться, но приступить к делу он не в силах. Пока вопрос идет о намерении, Подколесин решителен до героизма; но чуть коснулось до исполнения - он трусит. Этот недуг, который знаком слишком многим людям, поумнее и пообразованнее Подколесина (и вообще является родовым пороком русской интеллигенции. - Б. С.). В характере Подколесина автор подметил и выразил черту общую, следовательно, идею. Подколесин покоряется одному Кочкареву, потому что тот нахал, которому не уступить - значит решиться на историю, конечно, не опасную, но зато неприличную, а одно стоит другого. Кочкарев - добрый и пустой малый, нахал и разбитная голова. Он скоро знакомится, скоро дружится и сейчас на ты. Горе тому, кто удостоится его дружбы! Кочкарев переставит у него по-своему мебель в комнате да еще будет помогать ему распоряжаться в своем доме... Жевакин - не кривляка, не шут: это старый селадон, а потому и щеголь, несмотря на свой старинный мундир. Куда бы ни занесла его судьба хоть в Китай, не только в Сицилию, - он везде заметит одно только: "розанчики этакие". Кроме "розанчиков" для него ничего на свете не существует. Анучкин - человек, живущий и бредящий одним - высшим обществом, которого он никогда и во сне не видывал и с которым у него нет ничего общего... Яичница (экзекутор). Это человек грубый, материальный; но он живет и служит в Петербурге - стало быть, не похож на провинциального медведя. Вообще, для хорошего выполнения ролей, созданных Гоголем, актерам всего нужнее - наивность, отсутствия всякого желания и усилия смешить... Лицо свахи в "Женитьбе" - есть одно из самых живых и типических созданий Гоголя. Бойкость, яркость движений, трещоточный разговор должны быть прежде всего схвачены актрисою, выполняющею эту роль; малейшая вялость, тяжеловесность сейчас испортят дело. Это баба, наметавшаяся в своем ремесле; ее не расстроит никакое обстоятельство, не смутит никакое возражение; у нее готов ответ на всякий вопрос... Сколько юмора, какой язык, какие характеры, какая типическая верность натуре!" Характерно, что невеста, Агафья Тихоновна, в статье в качестве отдельного действующего лица не получила специальной характеристики. Очевидно, В. Г. Белинский считал ее чисто служебным персонажем Ж.

В. А. Соллогуб вспоминал: "Гоголь читал однажды у Жуковского свою "Женитьбу" в одну из тех пятниц, где собиралось общество русских литературных, ученых и артистических знаменитостей. При последних словах: "но когда жених выскочил в окно, то уже..." - он скорчил такую гримасу и так уморительно свистнул, что все слушатели покатились со смеху. При представлении этот свист заменила, кажется, актриса Гусева, словами: "так уж просто мое почтение", что всегда и говорится теперь. Но этот конец далеко не так комичен и оригинален, как тот, который придуман был Гоголем. Он не завершает пьесы и не довершает в зрителе, последнею комическою чертою, общего впечатления после комедии, основанной на одном только юморе". Действительно, в первой редакции Ж. в финале была следующая реплика свахи Феклы Ивановны: "Как! Улизнул в окно! Фю, фю (Слегка посвистывает, как обыкновенно делается в случае несбывшихся надежд)". А в окончательном тексте в этом месте появилась другая фраза: "А уж коли жених шмыгнул в окно, - уж тут, просто, мое почтение!" Возможно, эта фраза была подсказана драматургу одной из актрис во время публичных чтений или репетиций.

В 1835 г. постановка Ж. частично была сорвана тем обстоятельством, что Гоголь послал единственный экземпляр комедии А.С. Пушкину, а тот долго не возвращал ему текст. 7 октября 1835 г. Гоголь из Петербурга писал А.С. Пушкину: "Пришлите, прошу вас убедительно, если вы взяли с собою, мою комедию, которой в вашем кабинете не находится и которую я принес вам для замечаний. Я сижу без денег и решительно без всяких средств, мне нужно давать ее актерам на разыграние, что обыкновенно делается, по крайней мере, за два месяца прежде. Сделайте милость, пришлите скорее и сделайте наскоро хоть сколько-нибудь главных замечаний".

Упоминаемое в Ж. "екатерингофское гулянье" (в парке, прилегающем к дворцу супруги Петра I императрицы Екатерины I) Гоголь запечатлел в письме матери о петербургских нравах от 30 апреля 1829 г.: "Весною же, если только это время можно назвать весною, потому что деревья до сих пор еще не оделись зеленью, гуляют в Екатерингофе, Летнем саду и Адмиралтейском бульваре. Все эти однакож гулянья несносны, особливо екатерингофское первое мая, всё удовольствие состоит в том, что прогуливающиеся садятся в кареты, которых ряд тянется более нежели на 10 верст и притом так тесно, что лошадиные морды задней кареты дружески целуются с богато убранными длинными гайдуками. Эти кареты беспрестанно строятся полицейскими чиновниками и иногда приостанавливаются по целым часам для соблюдения порядка, и всё это для того, чтобы объехать кругом Екатерингоф и возвратиться чинным порядком назад, не вставая из карет. И я было направил смиренные стопы свои, но обхваченный облаком пыли и едва дыша от тесноты возвратился вспять".

Подобно главному герою Ж., Гоголь робел в общении с женщинами и стремился избегать общества незнакомых и малознакомых женщин. С. Т. Аксаков свидетельствовал: "Многие дамы, незнакомые лично с Гоголем, но знакомые с нами, желали его видеть; но Гоголя трудно было уговорить придти в гостиную, когда там сидела незнакомая ему дама. Одна из них желала особенно познакомиться с Гоголем, а потому Вера и Константин (дети Аксакова. - Б. С.) так пристали с просьбами к Гоголю, что каким-то чудом уговорили его войти в гостиную. Это точно стоило больших трудов Константину и Вере. Они приставали к нему всячески, убеждали его; он отделывался разными уловками: то заговаривал о другом, то начинал им читать вслух что-нибудь из "Московских ведомостей" и т. д. Наконец, видя, что он уступает, Константин громко возвестил его в гостиной, так что ему уж нельзя было не пойти, и он вошел; но дама не сумела сказать ему ни слова, и он, оставшись несколько минут, ушел".