Страница 34 из 113
После ужина мы сидели у костра, наслаждаясь покоем. По мне, это лучшее время в походе, когда спать еще не хочется, но идти уже куда-либо поздно. Я всегда любила смотреть на пламя, гладить его, пропускать, как песок между пальцами. Когда огонь принял очертания гордо выгнувшего шею дракона, Ворон усмехнулся:
– Тебе бы фокусы показывать.
– С этого и начинала.
– То есть?
– Рассказать?
Получив утвердительный кивок, я с удовольствием погрузилась в воспоминания.
Придя в родную деревню и обнаружив, что селяне безжалостно спалили мой дом, я пошла по дороге, куда глаза глядят. Нужно сказать, что глядели они под ноги и были застланы горячей пеленой слез. Поэтому шумный цыганский табор я заметила, лишь уткнувшись лбом в грудь смуглой женщине в красном шелковом платье.
– Ай, красавица! Чаво плачешь? Обидел кто?
Подняв голову, я наткнулась взглядом на златозубую улыбку и прищуренные карие глаза. Монисто на шее и платок на голове искрились в лучах утреннего солнца. От неожиданности я растерялась, не зная, что ответить и огляделась вокруг. Помимо заговорившей со мной женщины вокруг обнаружилось еще двадцать цыганок, разодетых в яркие цветастые платья, а также несколько повозок и даже медведь. Как я не заметила такую толпу, ума не приложу.
– Да не бойся ты, Карэта не обидит! – подскочила ко мне босоногая девчушка лет шести.
Цыганка между тем взяла меня за руку:
– Ай, все вижу, все скажу. Ведьмой тебя назвали, дом сожгли! Идти тебе некуда!
Испуганно отдернув ладонь, я попятилась, вызвав радостный смех.
– Да не бойся! Мы тут все ведьмы! Айда в повозку, устала совсем! – ко мне подошла молоденькая девушка и, обняв за плечи, увела к телеге. Там еще две улыбчивых цыганки помогли нам забраться внутрь на колючую солому, и табор двинулся дальше.
– Чаво нахохлилась, как воробей? – девушка тепло обняла меня за плечи. – Я – Лаэта. А тебя как звать?
– Лиона,– осторожно ответила я.
– Не бойся, Лиона, – улыбнулась цыганка, протягивая мне яблоко. – Мы друзей не обижаем.
– А я вам друг?
– Вкуси нашу пищу и таковым станешь!
Я посмотрела на все еще протягиваемое яблоко, а потом на девушку. И почему-то поверила. Может потому, что ощутила легкий толчок ветра в спину. Стихии никогда мне не врали. Просто я не всегда имела силы их слушать. Ведь говорить или просить гораздо проще. Но тогда Воздух все-таки достучался до меня. И не зря.
– У тебя из родных есть кто? – спросила цыганка, наблюдая, как я счастливо поедаю яблоко.
– Брат разве что, но я его уже лет пять не видела. Как на службу в столицу уехал, так и все.
Лаэта взяла мою ладонь и, посмотрев на нее несколько секунд, вздохнула:
– Не определен твой путь еще. Так что пока оставайся с нами. Мы по всему королевству гуляем. Али с братом столкнешься, али судьбу свою встретишь. А нет, так с нами и проживешь.
И хотя Воздух мне говорил, что можно не бояться, здравый смысл утверждал обратное. Ведь о цыганках я слышала только страшные сказки, поэтому, не спеша соглашаться, уточнила:
– Чем вы занимаетесь?
В ответ Лаэта рассмеялась.
– Не убиваем, не грабим! Людям радость несем, судьбы предсказываем, песни поем да представления показываем!
Открытый добрый взгляд девушки располагал к себе, ей хотелось верить. Что я и сделала. Ведь, по сути, тогда у меня других вариантов и не было.
Узнав о моих талантах, цыганки очень обрадовались и придумали, как использовать их в представлениях. Но ни с музыкой, ни с танцами у меня самой не заладилось. Как сказала Карэта, по моим ушам медведь протоптался, а на фоне цыганок с их пластикой я смотрелась убого. Поэтому моей работой были только фокусы. Жонглирование ножами, кручение зажженных обручей, хождение по канату. Все это имело у публики весьма неплохой успех. Но особенно красивым был наш с Лаэтой номер, когда она играла на скрипке, а я заставляла пламя танцевать. Огонь и музыка сплетались воедино, затрагивая души слушателей. С образами я тогда особенно не заморачивалась: просто творила пламенных дев, срисованных с тех же цыганок. Но селянам и это нравилось.
Около года ездила я с табором по городам и селам. Мы всегда останавливались на окраине, ставили шатры, разводили костры. Днем репетировали, ходили на рынок, хозяйничали, а вечером, когда к палаткам стягивалась публика, устраивали представления. Меня всегда удивляло отношение людей к нам. Вечером их глаза блестели от предвкушения зрелища, а после они расходились, с жаром обсуждая его. Утром же на рынке тут и там слышалось недовольное жужжание по поводу наших пестрых шатров. В некоторых селениях нас встречали неприветливо: дубьем и факелами. Но цыганкам как-то удавалось усмирить толпу, и нам давали спокойно пройти мимо.
Однажды ночью после очередного представления я сидела у огня. Спать совершенно не хотелось, потому что после выступления все еще было радостно на душе. Вдруг мое внимание привлек раздавшийся за спиной шорох. Обернувшись, я увидела Карэту, не спеша идущую ко мне. Сев рядом, она закурила трубку.