Страница 4 из 19
Она закончила курс лечения, получила заверение доктора, что здорова, купила билет в один конец и уехала в Калифорнию. Правда избавиться от Рашель Харуш оказалось не так просто. Наоми пыталась похоронить свое прошлое, свою личность, но Рашель оживала снова и снова. Молодая певица Наоми Добс с бархатным глубоким голосом забывалась и становилась продавщицей сигарет из Вегаса. Особенно в первый год, когда накопленные деньги подошли к концу, а найти постоянную работу в одном из клубов так и не удалось. Забавно, но незадолго до своей окончательной смерти образ Рашель Харуш все-таки принес Наоми Добс пользу.
Это было в конце первого года жизни в Лос-Анджелесе, когда Наоми пыталась прибиться к третьесортной фолк-группе. Солиста звали Колетт Татерсон, и Наоми решила, что если переехать к нему, то можно будет сэкономить на плате за жилье. Он жил с родителями в пригороде, и Наоми казалось, что ниже падать уже некуда. Тогда-то и вернулась Рашель Харуш. Вернулась в последний раз.
– Знаешь, иногда мне кажется, что невозможно изменить свою жизнь, – сказала она Татерсону как-то ночью. – В каждом городе есть своя Стрип.
Они лежали в кровати поверх одеяла. Ночь была теплой. Рашель Харуш еще что-то говорила, но Татерсон уже бормотал слова песни о том, что можно сбежать из города, но невозможно сбежать со Стрип. Это была единственная достойная песня, написанная им за всю жизнь. Песня, на которую у него ушло чуть меньше двух часов.
Сначала Татерсон просто лежал в кровати и бормотал слова песни, подбирая рифму, затем пересел на подоконник и начал делать записи на клочке бумаги. Он не включал свет – ночь была светлой. Наоми не помнила, было ли небо звездным, была ли луна – с кровати было не видно, а подниматься Наоми не решалась. Не то чтобы в тот момент она понимала, что именно сейчас меняется ее жизнь, просто боялась разозлить Татерсона. Он сидел на подоконнике – голый, закинув ногу на ногу и царапая что-то карандашом на вырванном из записной книжки листке. Татерсон никого не замечал, ничего не видел вокруг. Лишь дважды он обратился к Наоми, попросив прикурить ему сигарету и передать гитару.
Мотив был каким-то неловким, рваным, но уже засыпая, Наоми показалось, что Татерсон нащупал нужные ноты. Он хотел написать песню о молодом певце из Вегаса, который уехал в Голливуд, чтобы потом самому исполнять ее, но слова складывались так, что петь это должна была девушка. Так на музыкальной арене Голливуда появилась Наоми Добс, а Рашель Харуш ушла навсегда.
Два месяца они выступали в крохотных барах на окраинах Лос-Анджелеса и частных вечеринках, а затем попали на Стрип, где получили несколько предложений записать свое демо. Предложения были незначительными, почти несерьезными, но после предыдущих неудач, это казалось пиком желаний. Правда счастье длилось недолго. Как только они получили реальное предложение сделать запись их сингла для радио, группа распалась. Вернее, отпала Наоми Добс, потому что Колетт Татерсон решил снова стать солистом. Это совпало с моментом, когда Наоми решила съехать от него.
Она не знала, что Татерсон сделал пару пробных записей. Песня в его исполнении провалилась, и он, обвинив во всем Наоми, уехал с группой в турне, оставив ее снова одну. Так ей пришлось оставить Стрип и искать музыкантов, к которым можно прибиться. Но несмотря ни на что, Рашель Харуш больше не возвращалась. Даже когда она стала жить с трансвеститом по имени Маора Мэнди. Вернее, не жить, а лишь снимать на двоих комнату, делясь косметикой, да изредка давая примерить свою одежду…
То, что случилось на частной вечеринке в Долине, было каким-то нереальным, призрачным, больше напоминая сон. «Было бы неплохо помыться», – подумала как-то отрешенно Наоми. Она выглянула из комнаты, убедилась, что Маора Мэнди не видит ее, и вышла в коридор.
– Ищешь что-нибудь? – спросил высокий блондин.
– Ванную, – буркнула Наоми.
Блондин вытянул руку, указывая в конец коридора. У него были тонкие пальцы пианиста, но Наоми видела лишь зажатую между ними самокрутку.
– Хочешь затянуться? – спросил блондин.
Наоми не ответила. От сладкого запаха марихуаны хотелось блевать. Наоми тряхнула головой. Блондин перестал существовать, остался где-то в прошлом. Теперь был только узкий коридор, стены которого сгибались, нависали по бокам. Наоми подумала, что сейчас было бы неплохо позвать обратно Рашель. Может быть, она снова скажет что-нибудь и вдохновит еще одного музыканта?
Свет в конце коридора не горел, и Наоми показалось, что она идет в ад. И где-то там, среди котлов и криков грешников находился кабинет добродушного доктора с седой козлиной бородкой. Он ждал ее и готов был выписать пару пилюль, чтобы избавиться от заразы.
– Ну что у нас на этот раз? – услышала Наоми его голос из прошлого.
Она вспомнила накрашенное лицо фальшивого трансвестита, с которым делила комнату. И чем он мог наградить ее?
– Может быть, ограничимся фтириазом? – спросила Наоми добродушного доктора, вспоминая своих подруг из прошлого и пытаясь выбрать меньшее из зол. – Да, пожалуй, фтириаз подойдет, – она прислушалась, но доктор молчал. Даже стены и те перестали дышать, пульсировать.
Наоми вошла в ванную. Облако пара окутало ее.
– Дурацкая вечеринка, – сказал кто-то из глубины туманного мира.
– Не то слово, – согласилась с ним Наоми.
Худощавый мужчина сидел в наполненной до краев ванной. Вода была горячей, почти кипяток, но мужчина дрожал.
– Не могу согреться, – сказал он.
Наоми смерила его серьезным взглядом и кивнула.
– А ты? – спросил мужчина.
– Я хотела помыться.
– Мне бы твои проблемы.
– Откуда ты знаешь, какие у меня проблемы?