Ты теперь мой враг

Я молчу. Натянутые нервы, вытягиваются, словно струны, ещё немного и слетят к чертовой матери. Чувствую, он хочет сказать что-то очень важное. Вот только пока что не знаю что, и от мучительного ожидания сводит пальцы. Почему же он медлит?

Воздух между нами накаляется до предела, и когда молчание достигает пика, Демид просто протягивает свою ладонь, как тогда, на нашем первом свидании и теперь ждёт. А я смотрю на его руку и не могу отвести взгляд. Пошевелиться не могу, не то, что вслух произнести что-то. И когда поднимаю глаза на Демида, он всё же произносит низким голосом:

— Ты говорила, что пойдёшь со мной до конца, — напоминает он, и сердце тут же совершает путешествие по всему телу. Волна импульсов охватывает снизу вверх, заполняет полностью и разливается томительным теплом по всему телу. Демид добавляет: — Продолжим?

И я теперь просто кладу свою ладонь поверх его.

Рука Демида обжигает своим теплом, он сжимает пальцы и тут же притягивает меня к себе. Забирается одной рукой в мои волосы, другой крепко прижимает к себе за талию. И прикасается к моим губам, я растворяюсь вмиг в нашем поцелуе, сначала осторожном, бережном, вжимаюсь в любимого мужчину и чувствую, как начинают щипать слёзы в глазах. Но на это раз горечи нет.

Мокрая дорожка прокладывает путь следующей слезинке, да и плевать, что он увидит. Поцелуй становится прерывистым, мы будто не можем друг другом надышаться, Демид увеличивает напор и, кажется, наш ураган вообще не остановить. Но в какой-то момент он отстраняется и утыкается в мой лоб. Рвано выдыхаю, как будто он и есть мой воздух.

А потом растягиваю губы в глупой улыбке. Смешок, ещё один, я принимаюсь нервно смеяться. Напряжение рвётся наружу новой истерикой, я слишком долго сохраняю внешнее хладнокровие, а внутри свожу себя с ума сомнениями; прохожу путь, полный страданий, и даже не рассчитываю на то, что когда-нибудь буду улыбаться в объятиях любимого мужчины.

Чувствую, как Демид снова притягивает меня к себе, прижимает, целует в висок, и я всё-таки успокаиваюсь. Цепляюсь за его плечи вновь, будто боюсь потерять.

И мы какое-то время так и стоим. Я, вдыхая аромат его парфюма, он, поглаживая меня по волосам.

Нет. Ничего не начинается вновь.

И не заканчивается.

У нас всё продолжается, и это самая точная формулировка.

Эпилог. Эпизод 2

Ты теперь мой

Лекции сегодня заканчиваются раньше, чем обычно, и я возвращаюсь домой, когда улицы ещё только готовятся к сумеркам. Подхожу к невысокому крыльцу, шурша листвой под ногами: осень в этом году теплая, яркая. Она особенная.

Замечаю во дворе машину Демида, и сердце принимается стучать громче — он уже здесь. Мне нравится наш дом, тот самый, который Бронский готовил к нашей годовщине, но тогда ремонт остаётся заморожен. Мы доделаем его спустя год. Этим летом.

Наше жилище — это произведение искусства, как и всё, к чему прикасается Демид. Он по-настоящему талантлив, и это не просто слова.

Несколько ступенек преодолеваю вмиг — очень спешу увидеть мужа. Не терпится ему кое-что отдать.

В гостиной Демида не обнаруживаю и иду в его кабинет, стучу скорее для формальности, но войдя внутрь, замечаю, что и тут никого нет. Кухня, мой кабинет, другие помещения первого этажа — тот же результат. Поднимаюсь на второй. Да где он?

Постепенно охватывает тревога. Переживания не исчезают, после нашего возвращения в город уклад переворачивается полностью. Проект замораживается, и отец Демида, как я и советую, занимается опросом населения. И хоть на первый взгляд он по-прежнему ищет и выгоду, однако произошедшее на него влияет. Чувствую его изменившееся отношение ко мне, нет, большой любви к невестке он не испытывает, но то, что он практически теряет сына и вновь его обретает, что-то в нём меняет.

В городе смута, наши действия с Демидом, пусть и не сразу, но приводят к волнениям, Юдин не сразу воспринимает всерьёз происходящее, или вид делает, но вскоре оказывается под стражей. Не знаю, удастся ли его адвокатам добиться снятия обвинений, но это возможно с его-то связями. Не удивлюсь.

Однако Демид в разговоре признается, один из защитников — бывший житель района, и по ухмылке мужа, понимаю, это не совпадение. А когда в дело вплетается личное, цель становится желаннее. Так что Мирослав рискует за грехи всё же расплатиться по полной. И мне его не жаль.

Бронский однажды слишком тщательно выспрашивает, чего хочу я. И как уже подозреваю, в курсе наших с Юдиным родственных связей. Он позже признаётся, что вместе с документами находит блокнот и оставляет его для меня. Чтобы я сама обнаружила то, что скрывала столько лет бабуля. Но как и прежде, отцом я считаю того, кого в живых уже нет.

Мы с Демидом много разговариваем. У нас накопилось взаимных вопросов, но стараемся справиться с ними, озвучивая ответы. И всё же в последнее время, мне кажется, Бронский хочет чем-то поделиться со мной. От одной только мысли, что ему вновь угрожает смертельная опасность, тело цепенеет. Из города мы не уезжаем, с трудностями боремся прямо на не затянувшихся ранах. Это и делает нас сильнее.

Вот только волнение теперь не отпускает. Не обернулась ли наша смелость катастрофой?

Сводит пальцы, по позвоночнику холод проносится.

Уже практически достигая отчаяния, толкаю дверь, ведущую через небольшое сырое помещение возле гаража на задний двор.

И наконец-то выдыхаю — он сидит на веранде в плетенном кресле и смотрит перед собой. С этой стороны открывается захватывающий вид на речку и на небо, где закат оставляет после себя алое зарево, меняющее цвет на розовато-фиолетовое свечение по мере удаление от горизонта, но Демид красоты явно не замечает. И вообще как будто не здесь.

— Привет, милый, — отвлекаю его от раздумий и присаживаюсь рядом. Он тут же переводит на меня взгляд, который становится мягче, но насовсем напряжение не исчезает.

— Малыш, ты сегодня раньше.

Его губы трогает улыбка, легкая, едва уловимая. Не знаю, о чём он снова думает, но теперь точно знаю, поделится, просто нужно время. Мы теперь обсуждаем моменты, если они касаются нас. И может не всё ещё рассказали друг другу, но идём к этому. Процесс ёмкий и временами болезненный, учитывая, что между нами произошло.

— Кое-какие дела были, лекции завершила раньше, — отвечаю уклончиво.

Замечаю перед ним на столе папку. И теперь вижу, как меняется взгляд Бронского. Мне не нравится холод, который мелькает в его глазах. И почему-то тревога, которая не отпускает меня, пока искала его по дому, тоже не исчезает. Она лишь нарастает.

И от предчувствия сжимается всё внутри. Откровения между двумя людьми — способ донести друг до друга важную информацию. И порой правда коварна. Раскрывая её, можно стать честнее перед самим собой, вот только по жестоким правилам жизни, истина способна навсегда оттолкнуть.

Ведь будущего не знаем, мы можем в него только верить. И создавать, лишь рассчитывая на ожидаемый результат. Возникает стойкое ощущение — Демид сейчас меня в очередной раз ошарашит.

Связано ли это с тем, что я на днях отдаю ему документы на отца? А с тем, что делюсь знаниями о прошлом, о письме, о документе?

Не знаю. Но сердце теперь замирает в ожидании.

Снова перевожу взгляд на папку, Бронский мой интерес замечает.

— Я должен тебе кое-что показать, — говорит он и уже уничтожает меня своим голосом.

Однако так и не решаюсь протянуть руку. Поэтому Демид делает это за меня, берёт папку, и передаёт мне. А когда её открываю, понимаю причину его настроя.

Переворачиваю листы, жадно вчитываюсь, руки теперь дрожат. К горлу подступает ком.

Неужели это ещё не всё?

Глеб был прав. Прав. С самого начала.

Дата в графе, переписка, фото, моё фото, сделанное на нашей набережной, я помню тот день, день, когда я ещё наивно полагала, что моя жизнь самая обычная, и что любви не существует тогда практически уверена, поднимаю взгляд на мужа. Потемневшие омуты не дают нормально вздохнуть.