Страница 33 из 84
Его взгляд меняется, он теперь смотрит хмуро, но в глазах даже не злость, скорее отчаяние вперемешку с чувством вины. И возможно, осознание, что больше нет смысла пытаться склеить то, что априори не подходит друг другу.
— Удачи тебе, Глеб. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.
Он ничего не отвечает, так и стоит, внимательно меня разглядывая: его волосы теребит ветер, усталый взгляд, отросшая щетина, чувствую, как сжимается сердце и отворачиваюсь. Жалость сейчас точно неуместна. Я уже делаю несколько шагов, оставляя его позади, когда слышу вслед:
— Лика…
Останавливаюсь, порыв тёплого весеннего ветра тут же закидывает на лицо выпавшие пряди, закрываю глаза, но вздыхаю и все же оборачиваюсь:
— Если тебя вновь побеспокоит Юдин, просто дай мне знать. Один звонок, пустое сообщение, что угодно, и я всё пойму, — говорит он, поймав мой взгляд. — Он больше не должен, но у меня есть кое-что, что может его остановить, если Юдин вдруг решит тебе вред причинить. Он пока не знает об этом как и то, на что я способен, ради тебя.
Глеб не видит, как на меня действуют его слова. Я сжимаю пальцы, унимая внезапную дрожь, тут же вспоминая о том, что Мирослав убеждал меня к Глебу вернуться. Уж не ошибается ли Глеб, что Юдин ничего не знает? И что может его остановить? Компромат? Каким образом он оказался у Глеба?
Но вопросов я не задаю, хоть они всё появляются и появляются.
— Прости, если сможешь, — добавляет он даже как-то невпопад. И сам отворачивается, направляясь к парковке с той стороны здания.
И я все-таки чувствую, как внутри всё сжимается. Разглядываю его широкую спину, уверенную походку, никогда не скажешь вот так, впервые глядя на него, что у этого мужчины внутри боль, которую причинила ему я.
В горле стоит ком, странный разговор, границы обозначены и даже утверждены, я ведь этого и хотела, но внутри тянущее чувство, тревожное, неконтролируемое.
Чтобы хоть как-то отойти от этого, я какое-то время иду вдоль проспекта пешком, такси не вызывая.
Стремительно темнеет, по городу расползается уже вовсю властвующий туман, и несмотря на влажность, дышать все равно тяжело.
И лишь когда на улице становится относительно безлюдно, вызываю машину.
Подъезжаю прямо к Оксане во двор, коммунальные службы уже устранили свои проблемы, и поэтому проблемы въезда нет. Надо забрать сумку, а потом могу ехать, куда угодно, благо, ключи от машины, теперь у меня. Такси уезжает, мелькнув фарами на повороте, и только сейчас понимаю, что уже есть девять часов, невольно оглядываюсь: и хоть знакомого джипа не обнаруживаю, пульс все равно учащается. А вдруг они уже в квартире?
Тут же усмехаюсь, сомневаюсь, что Оксана потащила бы Демида домой, думая, что там его бывшая жена.
А я?
Я рассчитывала, что мы можем встретиться вот так?
Не знаю. Но это точно плохая идея.
Не успеваю дойти до подъезда, когда слышу, как во двор въезжает машина. Узнаю её по звукам, по практически бесшумному ходу. Чувствую.
Джип, проезжая, останавливается у подъезда, и теперь вижу, что не ошиблась.
Замираю, пытаясь унять свихнувшееся сердцебиение, и пока из машины выходят те, кого вместе видеть я совершенно не хочу, так и стою, не делая шаги ни вперёд, ни хотя бы уже назад. Нахожусь немного в тени и надеюсь, что так и останусь незамеченной.
Однако как бы я не уверяла себя, что мне не нужно смотреть, а всё равно жадно впитываю каждое движение того, кто выходит со стороны водительской двери. Чистякова обходит машину, останавливается возле Демида, он что-то ей говорит, на что девушка качает головой и вдруг резко отворачивается, но Бронский быстро хватает её за запястье, разворачивая к себе, что-то снова произносит, по хмурым бровям понимаю, что это не признание в любви, но они все равно слишком близко друг к другу, и внутри расползается царапающее чувство ревности.
Оксана опускает глаза, и именно в этот момент Демид поднимает голову, немного отстраняясь от неё.
И тут же замирает, встречаясь со мной взглядом.
Глава 20
Я даже не пытаюсь отвести взгляд, Демид свой тоже.
Все уличные звуки мигом пропадают, сердце, кажется, и вовсе перестает стучать, как будто боится всё испортить, разрушить эту хрупкую связь. Мгновение растягивается в вечность, даже Оксана становится просто размытым пятном на фоне, и вдруг кажется, что мы в самом деле сейчас одни. Я не знаю, сколько это длится, чувствую, что пальцы немеют — так сильно я их сжимаю, а потом всё исчезает.
Рассеивается.
В груди моментально расползается тяжесть, потому что Бронский наш зрительный контакт прерывает сам. И возвращает взгляд другой.
Приходится выныривать из иллюзий, и окружающий мир тут же приобретает привычные формы. Чёткие и недвусмысленные. Картина перед глазами теперь снова полная. Они вдвоём.
Сердце просто разрывает грудную клетку, и все равно стою вот так: опустошенная, раздавленная. И убеждаю себя, что всё в порядке. Что пройдёт какое-то время, и я привыкну и к этому. Также, как когда-то научилась жить с болью. Я смирюсь, просто не сейчас.
Одно лишь знаю точно — Демид не узнает, как я схожу с ума от его взгляда. Ему это просто не надо.
Замечаю, что Оксана смотрит на Бронского и, видимо, ждёт какого-то ответа. Она даже тянется к нему, несмело касаясь своей рукой его. Прямо сейчас нужно разворачиваться и уходить, но я не двигаюсь, хоть и понимаю, Чистякова рассчитывает на поцелуй, а значит, есть повод.
Но вопреки моим опасениям, Демид лишь бросает что-то коротко, в ответ её руку не сжимая, после чего девушка обнимает себя за плечи, немного отстраняясь, ветер закидывает ей волосы на глаза, но она их не убирает, молчит, они молчат, а потом Оксана кивает и разворачивается, стремительно направляясь в сторону подъезда.
И пока она не скрывается из вида, Бронский смотрит ей вслед. И лишь когда дверь, издав скрип, звучно бьётся, захлопываясь, он засовывает руки в карманы, и теперь я приказываю себе собраться. Потому что Демид снова ловит мой взгляд.
На этот раз его тяжёлый, мрачный, но я как мазохиста окунаюсь в него снова. По телу проносится дрожь, по венам расползается отчаяние — Демид направляется ко мне, и ещё один напор я могу просто не вынести, поэтому заранее себя готовлю к очередной пытке. Уже поздно бежать, а значит, нужно срочно брать себя в руки. Показное безразличие — моя главная защита.
Бронский останавливается передо мной, и я до боли сжимаю ремень на сумке, чтобы ничем себя не выдать.
— Я ведь предупреждал. Твой Глеб вообще о чём думает?
Укоризненный взгляд обезоруживает, я хочу возразить — не мой. Но сам вопрос не об этом, и я тут же задаю ответный:
— А тебе какое дело?
Демид сжимает губы, он злится, но я выдерживаю, смотрю прямо.
— Я звонил тебе.
Киваю:
— Я видела. Ты что-то хотел?
— Хотел.
Низкий голос и взгляд в упор.
Жду продолжение, точно зная, оно последует.
— Давно была в Чертаково? — спрашивает Демид, прищуриваясь. Я не знаю, почему он упоминает деревню, где мы жили с бабушкой, лишь догадываюсь.
— Если это снова намёк, чтобы я убралась из города…
— Тебя уже не отпустят, — подтверждает он мои сомнения, перебивая. Но тогда я не понимаю, зачем он заводит речь о месте, где я не была несколько лет.
— Почему?
— А ты сама не понимаешь?
Медленно качаю головой, потому что действительно всё происходящее в моей голове давно не укладывается. Я не важная персона, связей никаких нет, мне не за что мстить, от меня и пользы-то нет. Я практически никто в этом городе: ни родни, ни друзей, да и с работой не складывается.
— Официально, через тебя теперь просто надавить на Глеба, — звучит простой ответ.
Демид усмехается. И хоть на лице на мгновение появляется подобие улыбки, в глазах Бронского по-прежнему злость:
— У твоего парня не хватило ума тебя отгородить.
— Он не виноват, что в этом городе творится беспредел и пробиться, если ты не угоден «боссам» невозможно, — защищаю в ответ, чувствуя, как к щекам подступает жар.