Страница 7 из 24
Потом Корина поторопила меня, чтобы я сходил на берег следом за нею и за сестрой. Я молча послушался, стараясь не смотреть по сторонам. Мне было гадко и стыдно за всю нашу семью.
Но потом это чувство изгладилось: когда Никострат присоединился к нам, когда я опять увидел, как мой отец держится, я вновь ощутил гордость за наши полисы, рождающие таких воинов. Что бы делали Ашшур и все ему подобные без своих охранителей?
Потом Гармония, шагавшая рядом, ахнула и подергала меня за руку, показывая на что-то впереди. Я увидел носилки из черного дерева и слоновой кости, отделанные самоцветами: их несли на плечах целых шестеро сильных нубийцев в леопардовых набедренных повязках. Слуга Ашшура был первым чернокожим, которого я повстречал; а здесь, в Навкратисе, они попадались гораздо чаще, хотя этот город был греческий.
Попадались и другие иноземцы. Я впервые увидел египтян: эти люди поразили меня сперва цветом своей кожи – загар у них был медно-красный; а потом диковинными одеждами и прическами. Я увидел нескольких мужчин в искусно сделанных париках, в больших драгоценных ожерельях-ошейниках и длинных белых юбках; двое оказались с обритыми наголо головами. И у всех этих мужчин глаза были подкрашены сурьмой, как иногда подводила их моя мать.
Египетских женщин на улицах нашего города я не увидел – возможно, их мужчины не пускали их сюда? Но всему свое время: я еще насмотрюсь на местные обычаи, обещал я себе.
Дома на улицах были похожи на наши: беленые каменные и глинобитные, крытые черепицей. Но я заметил постройки и другого типа – с плоскими крышами, толстостенные, расписанные яркими орнаментами в виде зигзагов или связок папируса. Это точно были дома египтян.
Но тут мать привлекла мое внимание.
– Мы пришли, – сказала она.
Мы стояли перед домом из желтого песчаника – в два этажа, со множеством маленьких окон и квадратной аркой, через которую беспрестанно входили и выходили люди: господа с пустыми руками и в сопровождении рабов, женщины с кувшинами на головах, носильщики с корзинами.
– Там двор, – объяснила Эльпида. – Мы тоже войдем со двора и снимем комнаты.
Было видно, что она уже устала: вокруг глаз, подведенных синими стрелками, легли тени. Я пожелал, чтобы мы поскорее устроились на отдых.
Две комнаты, которые мы наняли, оказались довольно просторными и чистыми; хотя пропахли жареной рыбой и луком. Пол был вымазан глиной, а из мебели наличествовало только самое необходимое.
Мама с усталым вздохом села на табурет; а Корина поспешила распорядиться, чтобы нам согрели побольше воды для купания. Медная ванна здесь тоже имелась – правда, одна на всех. И объемистая глиняная бадья с известкой – справлять нужду.
Когда мы по очереди искупались, принесли еду: все ту же жареную рыбу с луком и оливками, а еще блюдо фиников. Их я ел третий раз в жизни и ел с большим удовольствием. Но потом я заскучал, глядя в окно, – выходить на улицу одному мне, разумеется, не разрешили.
Матушка подсела ко мне, видя мою тоску, и погладила по голове.
– Мы здесь ненадолго, – сказала она. – Как только мы вошли в Египет, я написала письмо бабушке – и оно далеко опередило нас. Скоро бабушка приедет, и мы отправимся на юг, к ней домой.
Я безразлично кивнул. Но тут Эльпида сказала:
– Бабушка приедет со своим мужем, он египтянин, – так что будь готов.
Я встрепенулся.
– Варвар?.. Бабушка стала женой варвара?
Эльпида нахмурилась.
– Он совсем не варвар, и не вздумай оскорбить его. У Поликсены есть сын от этого человека… получается, что этот мальчик тебе дядя: ему должно быть сейчас лет одиннадцать.
Я был потрясен так, что дальше некуда. Одиннадцатилетний сын у моей бабки – и от египтянина?.. Мне представлялось, что бабушка должна быть старухой, давно утратившей способность к деторождению.
Я надеялся, что встреча с ней даст ответ на все загадки.
Мы прожили в гостинице четыре дня: на третий день отец оставил нас, потому что Ашшуру опять понадобились его услуги и защита. А на пятый день приехала моя знаменитая бабка: она прибыла одна, без мужа.
Я помню, что мама встретилась с ней сперва на улице, взяв с собой Гармонию, – и вернулась взбудораженная и счастливая, оставив мою сестру с бабушкой. Потом матушка хорошенько умыла меня, нарядила и подала мне свое зеркало.
– Ну-ка, скажи сам – довольно ли ты хорош, чтобы понравиться бабушке?.. Она тебя не видела целых пять лет.
Я внимательно поглядел на свое отражение в полированном серебре. Как и большинство мальчишек, я не имел привычки любоваться собой; хотя мама и Корина часто повторяли, что я красивый. От матери я получил в дар голубые глаза и каштановые волосы: они слегка вились. Лицом я напоминал отца, но черты мои были тоньше; и я заметно загорел и окреп за эти весну и лето.
Мать нарядила меня в белый хитон с черным меандром по краю и легкий голубой гиматий. Я себе понравился. И если бы не эта палка… хотя в мамино зеркальце моего изъяна было не разглядеть!
Я повернулся к Эльпиде с улыбкой и сказал, что готов. И тогда матушка вышла – и вскоре вернулась вместе с моей сестрой и бабкой Поликсеной.
Эта рослая женщина отнюдь не казалась ни старой, ни немощной, хотя ей и было под пятьдесят. Волосы ее под покрывалом были черны, она оказалась очень смуглой и темноглазой – как египтянка; и, как египтянка, густо подкрашивала глаза. Ее движения были сдержанны, но исполнены скрытой силы.
Бабушка присела передо мной на табурет и взяла в ладони мое лицо.
– Посмотри на меня, мальчик.
В ее эллинской речи послышался акцент – наверное, египетский; а может, и нет. Но меня поразило не это – а ее властность: засмотревшись в темные глаза прародительницы, я на миг ощутил себя ее рабом… И притом таким, который с радостью покоряется господину. Потом Поликсена погладила меня по щекам и улыбнулась мне оранжевыми от краски губами.
– Эльпида хорошо потрудилась над тобой, и ты сам тоже не ленился, как я вижу, – сказала бабушка. – Я буду рада узнать тебя поближе.
Я поклонился. Я почти никому не кланялся в своей жизни – но это показалось мне тогда единственно правильным, что можно сделать.
– Я тоже буду рад узнать тебя, госпожа, – сказал я.
Поликсена царственно кивнула мне; а потом встала, глядя на мою мать.
– Где Никострат?
– Его сейчас нет с нами – он на службе, – ответила Эльпида виновато.
Лицо моей бабки омрачилось. Я подумал, что она, должно быть, любит своего сына не меньше, чем моя матушка – меня. И все же, как бабушка и Никострат отличались друг от друга!
– С тобой дети… значит, мы уедем сейчас, а Никострат пусть приедет когда сможет, – наконец сказала Поликсена моей матери. Она оглядела нас: и всем стало ясно, что мы будем слушаться ее еще больше, чем слушались моего отца.
Глава 5
У моей бабки оказалась красивая расписная барка из кедра – она объяснила нам, что это ее собственное судно; и я, помнится, удивился, откуда она такая богатая. И неужели в Египте женщинам позволено владеть и распоряжаться столь значительным имуществом, а не только приданым, как у нас?
Гребцы на этой барке были все египтяне – и они, надо сказать, не походили на рабов, какие обычно гребли на наших судах: крепкие, с черными волосами и глазами, с телами как будто из черной бронзы, эти молодцы не удостоили нас ни словом, разговаривая только со своей хозяйкой. Они даже не смотрели на нас; но мне так и казалось, что если один из эллинских гостей госпожи Поликсены оскорбит кого-нибудь из этих слуг, тот не задумается разбить ему голову своим веслом.
Однако мы все вели себя смирно: нас охватила вялость от непривычной жары, а однообразие египетской природы и мерный плеск весел погружали нас в оцепенение. День за днем мы плыли на юг, и становилось все жарче, так что дневное время мы чаще всего проводили, валяясь на циновках на палубе и истекая потом. Гребцы посматривали на нас с презрением; а один из домашних слуг бабки Поликсены, египетский мальчик, обмахивал нас опахалом – это больше не казалось мне роскошью…