Страница 15 из 24
Я поежился, в полной мере ощутив последствия своего опрометчивого решения. Неужели до самого Египта я так и буду один?..
Я почти решился попытаться завязать с кем-нибудь из спутников знакомство; и уже хотел встать, опираясь на посох. Но тут вдруг кто-то присел рядом со мной.
Невольно вздрогнув, я повернулся к этому человеку: это оказался сам триерарх Талассий. И теперь я почти обрадовался ему.
Я хотел встать, из почтения к старшему, но миноец жестом удержал меня.
– Сиди, юноша. Ты и так не очень-то устойчив, как я погляжу, – он весело оскалился, заставив меня задрожать от гнева. Пусть я еще мальчишка и, вдобавок, хромой – такого тона я никому не спущу!
– Что тебе нужно… триерарх? – спросил я, стискивая зубы. Невольно я огладил резную совиную голову на набалдашнике: хотя отлично сознавал, что поднять руку на начальника корабля посреди моря было бы самоубийством.
– Не злись, – Талассий заметил мое движение. А потом вдруг цапнул меня за запястье: рука у него была сухая и сильная, как клещи.
– Я вовсе не хотел тебя обидеть, только познакомиться! – сказал критянин. – Я уже знаю на моем судне всех, кроме тебя, – а ты назвал только свое имя.
Я теперь не сомневался, что при желании он бы справился со мной играючи; и мне самому уже сделалось стыдно за несдержанность.
– Я Питфей, сын Никострата… из города Линда, – сказал я, потупившись. – Я плыву на Крит, чтобы взглянуть на древние храмы великой богини, а потом отправлюсь в Египет.
Это все прозвучало, как мне показалось, очень по-детски; я покраснел. Но триерарх надо мной не смеялся – он снова внимательно меня разглядывал: и рассмотрел мой амулет.
– Такие украшения у нас делали тысячу лет назад и еще раньше, – сказал Талассий. Он протянул руку и тронул моего бычка. – У тебя на Крите есть родня или знакомые?
Я мотнул головой: даже слишком поспешно.
– Нет, никого, господин.
Талассий улыбнулся.
– Ну что ж, тогда я могу свести тебя с одним моим старым товарищем, который поможет тебе устроиться. Он тоже моряк и начальник кораблей – его зовут Критобул. Зуб даю, ему понравится твой оберег!
И миноец захохотал, довольный своим остроумием. Я сразу рассердился и очень растерялся. Может, это какое-то мошенничество? Но в чем подвох? У меня, конечно, имелись с собой деньги – но для капитана грабить таким странным способом…
Неожиданное воспоминание заставило меня похолодеть. Критобул! Матушка говорила, что у нас был знакомый моряк-критянин с таким именем: но больше она ничего о нем не рассказывала. И мы уже давно не имели дела ни с какими критянами.
И тут я решился.
– Благодарю тебя, господин. Я принимаю твое предложение, – сказал я, посмотрев в дерзкие светло-карие глаза собеседника. – Я могу…
Я запнулся, протянув руку к поясу с деньгами. Право, я совсем не знал, как заплатить за такое великодушие.
Талассий, широко улыбаясь, хлопнул меня по плечу.
– Не обижай меня, мальчик. Я помогаю тебе, потому что ты мне понравился, – он склонился ближе и опять коснулся пальцем моего амулета. – И потому, что ты чтишь нашу великую богиню! – прибавил триерарх совершенно серьезно.
Я прикрыл глаза, ощущая, как жжет меня фигурка быка. Это было одно из тех мгновений, которые проносятся через всю жизнь: я почувствовал свою мойру9 – прикосновение судьбы…
Когда Талассий ушел, я снес свои вещи в трюм, где находилось мое спальное место, и прикрыл холстиной. А потом немного обследовал корабль – сунулся куда было можно; свесившись через борт, рассмотрел гребцов на нижней палубе. Меня удивило, что это, по всей видимости, были вольные люди: и, судя по небольшому росту и комплекции, тоже критяне или критские греки!
Здесь не было ни барабанщика, задававшего ритм, ни надсмотрщиков: и это, надо сказать, мне понравилось. Команда Талассия, похоже, трудилась слаженно и охотно – и, весьма возможно, его приятель Критобул тоже был неплохой человек и хороший хозяин своим людям…
Потом, опять устроившись на палубе, я достал свою кифару, которую принес с собой: она занимала значительное место в вещевом мешке. Инструмент было вредно держать в сырости – а пальцы быстро теряли гибкость и чувствительность, если их не упражнять. Дома я даже занимался плетением из лозы и соломки, чтобы оставаться в форме.
Я надел на большой палец костяной плектр10 и попробовал защипнуть струны.
И тут, на мою беду, мимо опять проходил Талассий – ему, казалось, всегда до всего было дело…
– Э, да он музыкант! – воскликнул миноец так, что на его голос обернулись все, кто сидел и стоял поблизости. – А петь ты умеешь, малый?
Я встал с места, стараясь не покраснеть.
– Да, господин!
Талассий засмеялся, поправив повязку на лбу.
– Ну так спой нам! Поплывем веселей! Верно, ребята?
Матросы и гребцы согласно зашумели.
Я хотел было решительно отказаться; но на меня смотрели уже все… и триерарх обещал мне такую услугу. Я кивнул.
– Хорошо, только кифара для этого не годится.
Я убрал свой драгоценный инструмент. Потом выпрямился и, тряхнув отросшими волосами, запел задорную песню о фиванцах, отправляющихся в поход: эти бравые воины всегда сражались, ели и спали вместе. Местами она была откровенно непристойной – но матросы отвечали на соленые словечки громовым хохотом, а скоро начали подтягивать.
Песня понравилась всем. Я поклонился, подождал, пока стихнут хлопки… а потом завел другую, в том же роде. Я исполнил несколько веселых кабацких песенок; а после взял в руки кифару и начал мелодию серьезнее и торжественнее – пеан11 Аполлону. Я завладел настроением этих незнакомых слушателей – и даже голос ни разу не сорвался, как бывало в отроческие годы.
Когда я устал и смолк, кто-то поднес мне своего вина; а потом несколько критян и один родосец бросили мне монетки, медные оболы. Очевидно, они посчитали, что я этим кормлюсь.
Что ж, не самое худое призвание. Я поклонился, подобрал медяки и сел, чтобы передохнуть и подумать, о чем петь дальше.
Триерарх подошел ко мне снова.
– Отлично поешь, Питфей из Линда! Кто твой учитель?
– Моя мать, – признался я после паузы. – Эльпида из Коринфа.
Он сперва изумился, конечно. А потом сказал:
– Счастлив ты, имея такую мать. И я рад, что узнал тебя.
Когда завечерело и судно замедлило ход, я спел еще – несколько лирических песен, которые особенно любила Эльпида. Я растрогал слушателей и сам прослезился, думая о доме…
Я вернулся в трюм; поужинал сухим сыром с ячменным хлебом и водой, а потом улегся, подложив под голову плащ. Спал я крепко и без сновидений.
На другой день я опять выступал: я уже спел все песни, что знал наизусть, и начал повторяться. Но и по второму разу принимали их хорошо, даже еще лучше. Однако я отметил для себя, что знаю маловато, – надо все время пополнять свою копилку; а то и начать сочинять песни самому.
До Крита я неплохо скрасил время своим попутчикам; и сам разбогател на несколько драхм. Триерарх же проникся ко мне дружескими чувствами – и я совсем перестал в нем сомневаться.
Когда пришло время сходить на берег, Талассий велел мне:
– Подожди меня вон у той скалы. – Он показал на место в тени, в стороне от толкучки. – Я сразу же провожу тебя к моему другу и представлю ему.
Я дождался, пока миноец освободится. Потом он приблизился, дружески улыбнулся мне и сделал знак; и мы вдвоем направились в город. Очевидно, этот Критобул жил поблизости от кносского порта, что было естественно для моряка.
Мы прошли совсем немного, когда Талассий указал мне вперед, на аккуратный приземистый белый дом, к которому вела тропинка, петлявшая между кустов терновника.
– Вот здесь он и живет. Постой-ка…
Он замер. Дверь дома отворилась, и оттуда вышел критянин, очень похожий на самого Талассия: только постарше, с сединой в кучерявых волосах. С ним была высокая черноволосая девочка.
9
«Мойра» означает «доля, участь».
10
То же, что медиатор для современных струнно-щипковых инструментов.
11
У древних греков гимн в честь бога или по случаю войны.