Страница 2 из 6
Михаил Леонардович потом ещё раз встретился ей, когда убитая горем Катя забирала из училища свои документы. Придержав её за плечо в вестибюле, он ласково сказал: "Катенька? Правильно? Вы меня извините, милая, но я хочу дать вам совет. Послушайте умудрённого жизнью человека - пение и музыка это не ваше. Поищите себе другое поприще. А то, знаете ли, многие очень милые девушки с заурядными данными вбивают себе в голову, что в музыке они - феноменальные личности. И экзаменаторы при отборе неправильно оценили их таланты. Поэтому пытаются поступать к нам вновь и вновь. Не делайте этой ошибки, Катенька. - Ну, прямо, будто её мысли прочёл. - Вы умница и у вас очень хороший аттестат - не теряйте зря времени". "Но как же? Музыкалка? Мои песни? Они всем нравились!" Михаил Леонардович лишь пожал плечами: "Мы - не все, Катенька. Здесь очень строгий отбор". "Но я могла бы учиться на дирижёрском ..." "Ни в коем случае! Зачем? У вас, Катенька, средние данные во всех этих областях, а мы ищем выдающиеся. Хотя, бывает, и со средними особо настойчивые иногда пробиваются. Но мне их только жаль, Катенька. По окончании училища они не знают, куда себя применить. Учитель музыки для детишек? Неинтересно. В церковном хоре петь для старушек? Обидно. Ведь они мечтали о большой сцене, о всенародном признании. Как вы, например. - Катя обиженно опустила голову - да, мечтала. - И это воспринимается как крах жизни. А могло быть по-другому. Мой вам совет, Катенька! Поступайте туда, где не требуется сольфеджио. Ведь у вас, молодых, богатый выбор и нерастраченные силы. Приложите их в любом другом направлении и добейтесь успеха. Пусть и не под овации".
Тогда Катя, сдерживаясь из последних сил, поблагодарила Михаила Леонардовича - за участие. А потом, выбежав из училища, два часа проревела на лавочке в соседнем парке. И, заново обдумав его слова - будучи здравомыслящим, хотя и разобиженным человеком - наконец, согласилась с ним. Глупо, не вняв голосу разума - в данном случае принявшем облик Михаила Леонардовича - из-за личных амбиций испортить себе жизнь. Ну, не Анна Нетребко она и даже не Пелагея. А в церковном хоре петь что-то не хочется...
"Так что же выходит? - спросила себя Катя, поднимаясь с лавочки. - Надо выбирать иное направление, куда можно приложить мои нерастраченные силы? Но какое же?" Она не знала. К тому же, после нескольких обломов от фортуны этих сил у неё почти не осталось. Ни на какое направление.
Катя даже не стала перебрасывать документы в один непопулярный вуз, где был недобор. Как ей это предложила Милка. Куда, кстати, она сама уже была зачислена, несмотря на свой весьма посредственный аттестат. И не потому отказалась, что это непрестижный вуз. И даже неважно что бы сказала на этот счёт Анджела, которая поступила аж в МГИМО. Просто она сдулась. Как тот шарик, из которого вышел весь воздух.
Короче - и нос с хвостом держит не по ветру, и пистолет потерялся.
Вот такие у Кати были неприятности в её юной, но уже очень полосатой жизни. Которые она пыталась пережить, забившись в свою комнату, и целыми днями, не снимая пижаму, валяясь в постели...
Глава 2
Катя с удивлением посмотрела на себя в зеркало: потухший взгляд, длинные растрёпанные волосы, разочарованно опущенные вниз уголки губ. Душераздирающее зрелище, как сказал бы ослик Иа. Анджела, дочь администратора, верно определила её статус: таким медали не дают. Но, даже пребывая в морально обрушенном состоянии, Катя была расстроена. Ей, всё же, хотелось относить себя к представительницам прекрасного пола, а не к инфернальным существам, обитающим в тени существующего мира.
Интересно, а сколько же дней она провела в этой тени?
Катя нашла на столе свой разряженный телефон, который, как оказалось, был ещё и выключен, и вставив в подзарядку, взглянула на число. Ого! Три дня? Она что, была в коме? Почему ничего не помнит? Только то, как вернулась из училища, а дальше...
Но вот в туманных образах, навеянных оживающей памятью, начало что-то проклёвываться...
Вроде бы, к ней приходила Милка, сидела вот здесь на краю дивана и что-то говорила.... Но что? Наверняка, очередные успокоительные банальности. Да-да-да! Что-то такое вспоминается! Типа: время - лебедь. Нет, как-то по-другому. Время лепит, что ли? Что лепит, зачем? И ещё: под лежачий камень вода затечёт. Нет, опять она что-то напутала - про подтекающую воду вряд ли звучит успокоительно. Хотя... Может, Милка, таким образом, хотела поднять её с дивана? Но память Кати, упершись, больше не выдавала ей никакой инфы. А, может, это был сон? Но вот ещё Катя вспомнила какую-то картинку. Кажется, иногда заходила мама, жонглируя при этом какими-то тарелками и чашками и открывая рот наподобие аквариумной рыбки. Но сами слова до Катиного переутомлённого сознания тогда не достигали. Как и судьба тарелок. Вполне возможно они разбились. Какой из мамы эквилибрист?
Все эти личности - если они ей не приснились - не могли отвлечь Катю от размышлений о дальнейшем направлении её жизни. И, кажется, она кое-что придумала. Но об этом потом.
Катя оказалась на кухне, где под салфеткой на столе было что-то спрятано. И тут у неё проснулся аппетит. Похоже, несмотря на жонглёрские усилия мамы, её дочь эти три дня ничего не ела. Бедная мама! Ведь для неё это самое страшное испытание.
"Так! Как говорит Милка: голод - не щётка. Пора прекращать эту хандру! - решила Катя. - Подумаешь - оваций не будет! Так что же теперь, от голода помирать? - Уселась за стол, откинула салфетку и, не ощущая вкуса, съела какие-то пирожки - то ли с печёнкой, то ли с картошкой, запив их горячим чаем. - Вот так! - удовлетворённо сказала она. - Что дальше? Какие ещё реанимационные мероприятия предпринять? А, точно! Не зря же говорят: старый друг борозды не портит", - легко выдала она знакомую банальность.
И направившись в свою комнату, позвонила Милке. У неё сейчас была настолько плохая борозда, что даже Милка её не испортит.
- Алё! Это ты, Кэт? - осторожно ответила та.
- Я! - просипела Катя. Оказывается, голос тоже может заржаветь, если им долго не пользоваться.
- Падра, дорогая! Ауф! - бешено заорал телефон Милкиным голосом, исторгая всякие молодёжные жаргонизмы, которыми она, дочь филолога, непроизвольно использовала лишь в минуты сильных потрясений. - Ты жива? А я-то думала, что твои траблы тебя окончательно рипнули.
- Пока ещё жива, - просипела Катя. - И собираюсь окончательно воскреснуть. Есть предложения?
Они были. Оказалось, Милкины родители, которых она радостно назвала - бумеры, слиняли на дачу - чилить. Наверное - отдыхать. Хотя какой отдых на грядках? Но этих родителей вообще не понять. Зато теперь Милкина квартира готова для самой интенсивной терапии души падры Кэт, пораненной полосатой жизнью. А Милкин внутренний врач прописал им средство: употребить внутрь - перорально, так сказать - сухого вина. Бутылку которого она умудрилась стащить с выпускного сабантуя. И когда только успела?